Татьяна Соломатина - Акушер-ХА! Байки

Муж с пола исчез – я краем глаза отметила, пока отсос включала. Родили мы. Младенчик порозовел, баба уже счастливым басом про уси-пуси стала что-то щебетать (вы можете представить себе такой вот текст: «Ой зез ты моя клохотулечька, мамин кот, ыгы-гы-гы-гы-ы-ы, моё солныско, ыгы-гы-гы-гы-ы-ы-ы, сястя мамина-а-а-а…» – хорошим таким могучим басом? Раневская бы обзавидовалась).

– Ыгы-гыгыгыгы-ы-ы-ы, клохотулецька… – и оттуда, сверху, в промежность пытается заглянуть через возвышающееся, хотя и слегка опавшее пузо, – а где нас папоцька? Кто зе нам пуповину пелелезет?

– Я! – рявкнула акушерка. И правда перерезала.

– А где этот мудак?! – взревела наша баба. Да так, что у нас чуть окна не повылетали, а биксы ещё с полчаса звенели. – Какого я его сюда потащила?! Сам же хотел пуповину перерезать, козё-о-ол!!!

– Ну, знаешь! – хором сказали ей мы. – Тут или за тобой с младенцем, или за ним следить.

У бабы настроение немного ухудшилось, но когда ей пупса на живот положили, она про мужа и забыла. Ненадолго.

В общем, пока суть да дело, послед отошёл, родовые пути осмотрели – она охала-ахала, на каталку переложили, в кровать отвезли, обработанного укутанного хорошенького поросёночка рядом подложили – про мужа никто и не вспоминал. Но тут наша санитарка и говорит:

– Девки, а и правда, где её мудак? Я в приёмное сбегала, думала, воздухом подышать отполз, – так нет его там.

Бегали-бегали, спрашивали-спрашивали. Нет мужичонки. Как сквозь землю…

Через час менты привезли. Как был – в пижаме, в халате, в шапочке, в маске и в обрывках целлофановых бахил на моющихся тапочках.

– Вот, – говорят нам. – Остановили гражданина. Странный уж очень на вид. Шёл, не разбирая дороги, как Андрей Миронов в «Бриллиантовой руке» по волнорезу. Документы попросили предъявить – нет документов. Принюхались – не пьяный. Судя по зрачкам – не обколотый. Но неконтактный. Хотели в психушку свезти. А он вдруг как запищит: «Не дуйся, не дуйся! Дыши! Дыши пока. Слышишь, Света? Света, не дуйся! Пока не дуйся. Будешь дуться, когда скажем! Света! Дыши! Во-о-от та-а-к, на бочок, а теперь ножки… Не дуйся, дура!.. Ножки сюда-а-а, ручками за эти шту-у-чки… Ой, все вы говорите, что больше никогда…» – ну, мы так прикинули, что от вас сбежал. Тут поблизости Светам дуться больше негде.

Хорошие мужичку милиционеры попались. Да и баба неплохая. Разок-другой прошлась по нему матерно, он в себя и пришёл. И хорошо. Не то мы уже сами хотели в психиатрическую звонить.

Поклялся ей всем на свете, что во второй раз обязательно пуповину перережет.

Потом даже всей смене извинения принёс, цветы и шампанское. И тихо-тихо сказал, что, во-первых, ничего не помнит с того момента, как «в ту комнату пошли», до того «как снова здесь оказался», и что, во-вторых: БОЛЬШЕ НИКОГДА!

Мы так и не поняли, что именно он имел в виду?

В те стародавние времена, когда мой паспорт показывал на десять лет меньше, я трудилась изо всех моих молодых сил в родильном доме, входящем в состав многопрофильной клинической больницы.

У меня были друзья и не на рабочем месте, хотя виделась я с ними редко. С одной подругой не виделась давным-давно. На её свадьбе. Где-то восемь календарных месяцев назад. Видеться не виделась, а по телефону общалась регулярно. Потому что подруга была беременна ещё на свадьбе. Познакомились мы с ней в alma mater благодаря её брату. Брат учился на лечебном факультете, а Лена – на стоматологическом. Но, в отличие от Милочки, Лена не была ни гламурна, ни высокомерна, ни чрезмерно истерична. Она была красива, умна и мнительна ровно настолько, насколько может быть мнительная красивая и умная беременная. То есть – намного.

Лет ей было уже тридцать. Или ещё. В общем, это с какой точки зрения посмотреть. Как по мне – так ещё. Как по МКБ десятого пересмотра – так уже. Для первых родов. Лена об этом смутно догадывалась, но особо не тревожилась. Она качественно чинила людям зубы и в органы, не сопредельные с ротовой полостью, особо не лезла ни руками, ни советами. И правильно делала. Родов, впрочем, она опасалась. Не столько из-за возраста, сколько из-за огромного количества родственников-врачей до седьмого колена по вертикали и до седьмой воды на киселе по горизонтали. Мама у неё была педиатр, папа – гастрохирург, брат – уролог, дядя – терапевт, двоюродный брат – психиатр. И все давали ей советы и предлагали помощь. Находили угрожающие симптомы и делали неблагоприятные прогнозы. То есть всё, как положено в узком семейном кругу.