Денис Драгунский - Тело № 42

В конце концов мне надоело, и я решил: всё, хватит! Еще раз пристанет – я ему врежу на полном серьезе.

Сижу в троллейбусе у окна и думаю:

«Вот попробуй только подойди, только толкни, я тебе два передних сразу вышибу, а потом по носу добавлю. Для крови. В демонстрационно-педагогических целях».

И кулаки разминаю.

Приехал. Захожу в раздевалку.

Он мне кивает и мимо проходит. По стеночке. Стараясь не задеть.

С тех пор, кажется, мне никто не хамил. Ну почти. Практически. А если и хамили, то я на самом деле не обращал внимания. И хамы сразу теряли ко мне всякий интерес.

Только не подумайте, что я какой-то жуткий мачо с жестким взглядом. Ничего подобного. Я – обычный пожилой господин миролюбивой внешности, среднего роста и не особенно крепкий.

И последнее. Почему я назвал это письмо «Союз нерушимый»? Потому что между хамом и обхамливаемым существует прочная связь. Воспитанные и скромные люди воспринимают чужое хамство как часть своей жизни. Как привычную и даже в чем-то родную часть. Психологически необходимую. Союз, я же говорю. Один хамит и наслаждается, другой слушает и обижается, и говорит про себя: «Но я же интеллигентный человек, что я могу ответить хаму? Да его и не проймешь ничем!» Проймешь, проймешь! Попробуйте. У вас обязательно получится. Этот союз надо поскорей разрушить. Это, кстати, имеет большое гражданское значение. И политическое тоже.

Говорят, в штурме Бастилии был виноват маркиз де Сад. Говорят, он там как раз сидел, в июле месяце 1789 года, в компании примерно десятка заключенных. Кстати, в результате исторического штурма из застенков Бастилии освободили всего семерых узников. Зато охраняли их человек сто, а комендантом был и вовсе маркиз, но не де Сад, а де Лонэ. Маркиз, кстати, очень высокий титул. Ниже герцога, но выше графа. До сих пор достоверно неизвестно, был ли де Сад настоящим маркизом или всего лишь графом. Но это так, мелкие подробности.

Так вот, значит. Мимо Бастилии бежала толпа народа. Примерно такая же толпа, как в известном историческом анекдоте про Робеспьера. Вот, кстати, этот анекдот.

Сидит Робеспьер, чай пьет в кругу семьи. Вдруг за окном шум, крик и топот: разъяренная толпа катится по улице. Робеспьер тут же вскакивает и бежит к двери. «Ты куда?» – спрашивают взволнованные родственники. «Как то есть куда? – отвечает он. – Возглавить народ!» – «Но ведь ты не знаешь, кто они, куда бегут, чего хотят!» – «Неважно! – кричит Робеспьер. – Потом разберемся! Главное – возглавить!»

Но это я так, к слову. Хотя не только. Из таких мелких штучек, безобидных деталек, из таких вроде бы забавных мыслей, парадоксов и практических навыков, как из кубиков «Лего», складываются исторические монстры.

Итак, толпа бежала мимо Бастилии, а оттуда высунулся маркиз де Сад и крикнул: «Здесь избивают заключенных (другая версия: пытают революционеров)! Освободите нас!»

И немедленно толпа бросилась на штурм… или Демулен, узнав об этом, произнес свою знаменитую речь-призыв к восстанию, но Бастилию в итоге взяли, тем самым начавши Французскую революцию. Правда, было не совсем так, ведь в числе освобожденных узников не было маркиза де Сада. Потому что он это крикнул из окна 2 июля, а 4 июля его перевели в Шарантон, в дом умалишенных.

Некоторые и вовсе считают эту историю выдумкой, но если это и легенда, то не совсем бессмысленная. Точнее, очень даже осмысленная.

Донасьен Альфонс Франсуа, маркиз де Сад (2 июня 1740 – 2 декабря 1811) был отцом Революции. Не данной конкретной Французской, в которой он деятельно участвовал и которую страннейшим образом описывал, а еще более великой, масштабной и глобальной.

Маркиз де Сад изобрел Революцию как способ мышления, как мировосприятие, как этику, как личную духовную и телесную практику.

Именно этим он интересен, а не своей политической деятельностью, не своими эротическими приключениями и тюремно-психиатрическими злоключениями. Хотя и того, и другого, и третьего в его жизни было многовато, даже на фоне жестокого, развратного и авантюрного XVIII века. Родился в богатой и знатной семье, служил в армии, безобразничал, распутничал, привлекался к суду за sexual abuse , как сказали бы мы сейчас. За свою нечестивость приговаривался к смерти, бежал из страны, возвращался, его ловили, его рукописи сжигали, или они сгорали по революционной нечаянности. Он был членом революционного правительства Франции – комиссаром здравоохранения, что непременно вызывает циничную усмешку. Протестовал против жестокости своих коллег, был арестован, опять приговорен к смерти, снова бежал, нищенствовал, был театральным рабочим. Последние десять лет провел в том же Шарантоне, где организовал театр сумасшедших. Об этом, кстати, есть замечательная пьеса Петера Вайса «Марат – Сад» в переводе Льва Гинзбурга, поставленная Юрием Любимовым на Таганке.