Пётр Ореховский - Симулякры и симулянты

Не включать телевизор в новогодние праздники — дело затруднительное, а просмотр телепередач не способствует занятиям философствованием и переводами. Телефон Анны не отвечал. Прошло православное Рождество, на которое Белкин даже выбрался в церковь и побыл в толпе петербуржцев, пытаясь проникнуться духом старого возрождённого праздника. Он отстоял праздничную литургию, добился того, что у него замёрзли ноги и стало ломить спину. Несмотря на эти обстоятельства, Белкин вернулся домой в приподнятом настроении, которое даёт чувство честно выполненного долга.

Работать не хотелось. Белкин стал размышлять, что лучше — позвонить с очевидными интимными намерениями одной из старых знакомых, с которой они не виделись с прошлой зимы, или найти Лощинина, с которым они после байкальской конференции не встречались: профессору всё время оказывалось некогда. После недолгих колебаний он позвонил подруге. Как оказалось, она отдыхает в Египте, уехав от питерской слякоти. Но к старому Новому году она вернётся домой и рада будет встретить этот прекрасный праздник вместе с Белкиным, заодно продемонстрировав ему африканский загар… Настроение Андрея Михайловича после этого разговора стало менее приподнятым и более философским. Он прекратил испытывать судьбу, перебирая телефоны других старых знакомых женского пола, позвонил Лощинину и пригласил его к себе.

Профессор согласился не сразу. Его работа в трёх вузах одновременно предполагала и соответствующее количество экзаменов и зачётов. Шестого января он принимал экзамен в группах из потока, в котором учились Жукова и Островский. Экзамен, как и положено устному испытанию, затянулся надолго, Лощинину пришлось побеседовать с большим количеством молодых людей, поэтому он предупредил Белкина, что ещё не отошёл от разговоров со студентами, устал и раздражён. Но доцент ответил, что сегодня побывал в церкви, а потому благодушен и готов воспринять чужое раздражение со всепрощением.

— К тому же ничто не утешает нас в собственном горе лучше, чем ещё большие страдания наших ближних, — закончил своё приглашение Белкин.

— Ницше, — хмыкнул Лощинин. — Вы являете собой хорошую иллюстрацию гармоничного сочетания религиозной ортодоксии и волюнтаризма. Что же, я приеду, раз такое дело.

Когда Лощинин вошёл в квартиру Белкина, стол уже был накрыт. На нём красовались солёные огурцы и помидоры, грузди, квашеная капуста и селёдка с колечками репчатого лука. Дополнением к соленьям был правильный, чёрный бородинский, а не белый хлеб. Стол излучал аромат закуски и притягивал взгляд.

— Вот вы подошли, картошку можно снимать, а пельмени — ставить, — дружелюбно сказал Лощинину хозяйственный Белкин.

— С этим можно не торопиться. Я в последнее время стал слабый едок. Но водки выпью с удовольствием, — при этих словах профессор достал из портфеля с бумагами бутылку упомянутого напитка и протянул её Белкину.

— Обижаете, Владимир Алексеевич. Я же вас ждал, так что подготовился. — Белкин убрал принесённую Лощининым водку в морозильную камеру холодильника и достал оттуда другую, уже охлаждённую бутылку и две рюмки. Он поставил всё это на кухонный стол. Рюмки мгновенно запотели. — Как там студенты экзамены сдают?

— Да как… Путают регрессию с деградацией, а трансакционные издержки с реализационными. Как обычно.

— Двоек много?

— Стараюсь не ставить. Но всё равно много. Они выпили за все новогодние праздники сразу, пожелав друг другу здоровья.

— Меня последнее время донимает одна грустная интимная мысль, — сказал Лощинин, когда они выпили по второй и перешли к селёдке с отварной картошкой. — Сдаётся мне, что доброта или злость человека — это его природные качества, примерно как форма носа или жадность.

— Форму носа можно исправить пластической операцией. С жадностью — сложнее, — заметил Белкин. — Всё-таки эти качества — разные.

— Пусть так… хотя и жадность тоже проявляется по-разному, кое-что исправляется воспитанием и приличным обществом, — сказал Лощинин и уставился в какую-то точку мимо головы Белкина. Возникла пауза. Белкин помолчал, подождал и налил ещё по одной. На внешних стенках бутылки по-прежнему ещё был иней, который не хотел превращаться в капли росы. У Белкина замёрзла рука, пока он держал бутылку. Лощинин вдруг очнулся от транса и продолжил — Если доброта и злость есть качества природные, то с ростом благосостояния количество добрых людей не увеличивается. Люди у нас стали жить лучше, а злости не убавилось.