Эмилия Прыткина - Свадебный переполох

Петя почесал голову и пожал плечами.

– Не хочешь – не бери, у меня еще есть заказы.

– Да я вот думаю: может, для собаки взять – она как раз пролезет. Только вот зачем здесь эта деревяшка приделана, а? – спросил мужик, показывая на посадочную полосу для пчел.

– Ну, смотри, так собака залезет в будку, высунет голову, голова будет висеть, шея болеть, а так она голову положит на доску, и будет удобно.

– А-а, ну да, ну да, – задумался мужик, протянул Петру десять рублей, взял будку под мышку и ушел.

– Хватит фигней заниматься! – рявкнула Аннушка после его ухода. – Скоро ребенок появится, а ты все дурью маешься!

– Э-эх, – вздохнул Петя, посмотрев на пузо жены, съежился и пошел думать, чем бы ему еще заняться.

Думал он долго, целых четыре месяца, занимаясь чем попало, пока тесть – Петр Семенович, влюбившийся в новорожденную внучку с первого взгляда, не дал нерадивому зятю денег на открытие небольшого ресторана.

Через полгода после рождения дочери Петр так и сделал, предполагая заработать денег и уехать на родину. Жена же его, побывав в Ереване пару раз и познакомившись с родней мужа – свекровью по имени Арусяк, братом, двумя сестрами и кучей других родственников, – мечтала совершенно о другом: жить от них как можно дальше, а если и встречаться, то раз в год – летом, и то не больше чем на неделю.

Вскоре ресторан начал приносить неплохие доходы, Петр с головой ушел в работу, оброс кучей друзей и знакомых, и мечта о возвращении на землю предков так и осталась мечтой. И только по вечерам, выпив рюмку-другую хорошего армянского коньяка, Петя садился в кресло-качалку, вздыхал, гладил по голове дочь, каждый раз говоря одно и то же:

– Господь не дал мне сына, но ты, дочь моя, – единственная радость всей моей жизни. Когда-нибудь я выдам тебя замуж за хорошего армянского парня и умру со спокойной душой.

– Ты бы лишнего не болтал при ребенке, рано ей еще замуж! Лучше скажи мне, какого ляда сегодня мясо несвежее привезли? – возмущалась Аннушка, которая официально была домохозяйкой, а неофициально управляла рестораном, а заодно – и мужем.

– Мясо как мясо, нормальное, – пожимал плечами муж.

– Ненормальное! Вот так всегда. Если я не прослежу – ты ничего не сделаешь. Наказал же меня Господь! Что за мужик, ни рыба ни мясо! – возмущалась Аннушка.

Петя флегматично закуривал сигарету и, не совсем понимая смысл последней фразы, махал рукой:

– Иди, иди, женщина, оставь меня в покое. Хочешь рыбу – заказывай рыбу. Завтра будет рыбный день.

Тем временем дочь подрастала, и Петр Мурадян как истинный армянин денно и нощно думал о ее будущем, расписав его чуть ли не по дням: детский сад, школа, замужество. Аннушка представляла жизнь дочери совершенно иначе: детский сад, школа, пищевой техникум, блестящая карьера, замужество. Лавры эксперта в области пищевой промышленности, которые она так и не пожала в свое время, потому что встретила Петю, не давали Аннушке покоя. И если и происходили в святом семействе ссоры, то исключительно по причине того, что родители не могли прийти к консенсусу по этому вопросу. Петр стучал кулаком по столу и орал, что добропорядочной армянской девушке для полного счастья хватит и образования, полученного в школе, а диплом техникума можно купить, если приспичит. Аннушка в ответ обзывала мужа бараном, спустившимся с гор, и уверяла его, что не позволит своей дочери стать кухаркой.

Арусяк в это время бегала по двору и радовалась жизни. Когда же любимая дочь пошла в школу, Аннушка, решившая для себя, что вылепит из дочери умницу, красавицу и отличницу, отдала ее в кружок рисования. Арусяк, которая и обычную-то школу недолюбливала и регулярно глотала лед, чтобы заработать ангину и оставаться дома, вооружилась кистями и красками и пошлепала в художественную студию. Там она проучилась два месяца, после чего седовласый преподаватель отвел Аннушку в сторону и деликатно намекнул ей, что Божий дар дается единицам и, возможно, стоит записать дочь в какую-нибудь спортивную секцию, поскольку склонности к рисованию Арусяк не проявляет, а другим ученикам мешает, постоянно отвлекая их болтовней.

– Она у вас девочка крупная. Может, ее на дзюдо отдать? – предложил преподаватель.

Аннушка фыркнула, обвинила педагога в непрофессионализме и отвела дочь в кружок художественной гимнастики. Через неделю Арусяк, высунув от старания язык, скакала по залу с лентой и обручем, еще через месяц – плавала в бассейне, фыркая, как морж, через два месяца занималась карате. Наконец Аннушка не добралась до музыкальной школы, где ей сообщили, что дочь ее, Арусяк Мурадян, обладает неплохим слухом и чувством ритма.