Ада Самарка - Дьявольский рай. Почти невинна

По причине не совсем интеллигентного похмелья родитель оставил меня в покое, впредь поклявшись никогда никуда не брать и не отпускать.

Мироська, правда, повиснув на руке, все требовала объяснений вчерашнему вечеру, которые я упорно не давала аж до послеобеда, когда змеючка, видать, краем уха зацепила нашу с Альхеном беседу:

– Ну, как ты, малыш? Нормально все? Помылась?

У меня появилось странное щекочущее чувство, что он фальшивит.

– А я, когда домой пришел, Господи, довольный такой, и весь чесался! Хо-хо-хо, но знаешь, это был класс! А, да, собственно, забыл у тебя спросить: тебе понравилось?

– Да, – глухо сказала я, – у меня все волосы в репейнике были.

– Во-во! А полотенце? – Манерное гримасничанье и новые интонации. – Я все утро занимался тем, что вычищал его от этих «ежиков»!

– То-то тебя утром не было… Да и на «генералке» тоже пусто…

– А я там и не появлялся, меня по дороге Виктор перехватил. Так мы вместе в Ялту плавали на катере, тапки ему новые покупать.

Мне померещился отцовский призрак, и я, ничего не сказав, пошла прочь от этого фальшивенького похохатывания, от этого монстра, с тихим ужасом глядящего на мою израненную спину. Я шла к последнему пляжу и больше не оборачивалась.

Мироська подловила меня в самый уязвимый момент полного душевного опустошения, и я выложила ей все, ничего толком не ощущая.

– Странно, – сказала она, – ты же ведь еще совсем ребенок. Ему должно быть с тобой неинтересно…

На моих темно-зеленых, военного вида штанах с панковскими заклепками появилось мечтательное кровавое пятнышко. Клякса моего растопленного детства. Остается еще добавить, что вечером его там не было. Чего и следовало ожидать.

У меня был замечательный ритуал. Утренняя прогулка, когда я могла воспользоваться новшеством в папашином воспитании (бывало и такое), дарующем теперь возможность насладиться полноценным одиночеством в туманной свежести безконвойного маршрута по пустынным, совершенно безгепардовым пляжам. В это время (с 8:00 до 9:30) все санаторские массы занимались завтраком, и мы таким образом имели в своем распоряжении совершенно безлюдную и долгую (почти 1,5-километровую) полосу изогнутых дугой пляжей санаториев «Днепр», «Украина», «Ясная Поляна» и «Марат». Гепард практически никогда не приходил раньше 10:00 (хотя бывали сладостные исключения).

А мы, спустившись, как правило, к 8:00, воевали минут пять, потом папаша брал свою надувную подушку и шел на самый длинный пирс, где уже золотели лучики нежного утреннего солнышка, пока галька и бетон оставались в сырой холодной тени. Я, расстилая свой матрас, нюхала эту тень, и запахи ночи щекотали что-то особо восприимчивое, нервное, распаленное, и смутная злоба поднималась во мне, колко растекаясь по рукам и бедрам.

Я брала плеер, надевала наушники и, дойдя сперва до «соборика», поглядев в это лазоревое свежее небо и на море под ним, очень медленно шла в обратном направлении, от одного тупика к другому, где белело вовсю залитое солнцем здание канатной дороги и весело урчал мотор на лодочной станции. Было лето. Была Имрая. И была я. Одна. Боже, сколь многим я обязана этим замечательным спокойным и молчаливым минутам полного соития с мечтой. Какой шквал ослепительных чувств обрушивался на меня, когда я, бывало, стоя под глухой бетонной стеной с надписью «ЗАПРЕЩЕНО!», ловила чутким сканером обострившегося зрения темную и хищную фигуру с зеленым рюкзаком, бодро шествующую от лифта по залитому солнцем пляжу.

На пути обратно меня встречали новые лица. Была похабного вида девица с невозможным слоем косметики на довольно нестандартном лице. Я прозвала ее «соперница».

Была бегунья – безликая черноволосая дива из Киева (как сообщил Макс), легким, парящим бегом которой восхищался не один папаша. К ней я относилась тоже с элементами прохлады (мягко говоря). Она тормозила у Ворот Энди (между «Украиной» и «Ясной Поляной») и, пококетничав с ублюдком, бежала дальше. А потом наступала моя очередь («Девушка, куда идете? Вход по пропускам! Ах, нет пропуска, ну тогда приземляйся сюда, поговорим!»), и мы болтали порой по сорок минут. Время от времени в наших беседах вырисовывались весьма сексуальные очертания, но углубиться в основы моего женского становления волнующим расследованием «было или не было» он чего-то не решался. В мифах о наших действующих и недействующих связях мы обходились неясной формулировкой «один мой друг», «одна моя подруга».