Джулия Уолтон - Слова на стене

– Доброе утро, Майя.

– Мы с тобой вляпаемся в крупные неприятности, если ты станешь так меня целовать в школе, – заметила Майя, когда я наконец опустил ее на пол. – Есть распорядок, сам же знаешь. Нельзя нам обжиматься, когда тебе захочется, – она ухмыльнулась и вложила свою ладошку в мою руку.

Даже не знаю, что вы почерпнете из этой записи. Наверное, то, что меня нельзя оставлять одного, или, может, что мне нужны более сильные препараты. Но я бы на самом деле предпочел, чтобы вы решили, будто я просто сексуально озабоченный подросток. Если бы вы сделали вид, что так оно и есть, я был бы вам весьма признателен.

Доза: 3,5 мг. Дозировка прежняя. Никаких изменений.

24 апреля 2013 года

Послушайте. Не надо вам так надрываться. Вы, наверное, могли бы подремать во время наших сеансов, и никто бы этого не заметил. Я никому не скажу.

Я очень тронут тем, что вы в который раз попытались наладить со мной контакт, но даже если бы я был, ну, нормальным, выставка картин выглядела бы рискованным шагом. Так что вы бы просто зря потратили время.

Мама очень обрадовалась, когда вы меня туда повели. Вы бы слышали, как она распространялась о вашей новаторской методике лечения и о том, как вы, похоже, и вправду искренне хотите мне помочь. По-моему, мне надо обратиться собственно к живописи. Сам факт того, что картины написаны людьми вроде меня, не делает их более красивыми, а авторов – менее сумасшедшими. Я, как всегда, едва все не испортил, не оценив по достоинству первый экспонат, к которому вы меня подтащили. Если честно, картина просто кишела поникшими цветами-пенисами. От огромных изображений поникших и вялых членов с венчиками из лепестков вокруг головок создавалось впечатление, что это самые печальные цветы, которые я когда-либо видел.

Мне и вправду хочется сказать что-нибудь положительное об этих экспонатах, и если бы вы мне намекнули, что я должен при виде их ощущать, было бы просто потрясающе. Возможно, я должен утешаться тем фактом, что все эти художники сумели показать людям, что они видят в своих головах. Верно? А поскольку все они шизофреники, мне полагалось бы растрогаться при виде их способности выйти за рамки заболевания и создать нечто прекрасное.

Картина с котом в очках, сидящим в саду, по идее должна научить меня понимать и принимать сумасшедших. Но в действительности-то я думаю: кому какое дело до этого кота? И ответ: да никому. Нет до него никому дела. Да и сам художник испытывал к нему минимум симпатии.

Похоже, я знаю, что произошло. Моя последняя запись вызвала у вас беспокойство. Вы, кажется, выглядели как-то по-другому, когда на этой неделе читали мои бумажки. Словно боялись, что я теряю над собой контроль. Однако я не уверен, что показывать мне картины таких же, как я, хороший выход из положения.

Это страшновато.

Зачем они рисуют так много уродливых пенисов с насадками из цветочных лепестков? А этот парень, который нарисовал всех этих котов! У него серьезные неполадки с крышей. Чего мне по-настоящему хочется – это чтобы художник встал перед своими полотнами и рассказал мне, что, черт подери, он думал. Если кот – на самом деле подводная лодка, а пенисы – люди, тогда бы мне хотелось это узнать, потому что глядеть на них просто так, безо всяких объяснений попросту глупо.

И я на полном серьезе терпеть не могу, когда другие говорят тебе, что художник собирался сказать на самом деле. Вроде той смотрительницы музея, стоявшей перед картинами с поникшими цветами-пенисами и объяснявшей посетителям, что они символизируют отчужденное и отстраненное отношение научного сообщества к автору, после того как ему был поставлен диагноз.

Это поникший цветок с пенисом вместо стебля… Картина могла бы означать все что угодно. Или же просто то, что автор захотел нарисовать грустные пенисы и увенчать их увядшими цветами. Пусть художник выйдет вперед и скажет: да, именно таким образом я выразил свое разочарование тем, что меня силком убрали с преподавательской должности в колледже Пресвятой Девы Марии после того и за то, что я голышом разгуливал по студенческому городку . Куда труднее, если художник уже умер или спятил настолько, что и ответить-то толком не может, но тогда мы должны просто смотреть на его работу. Вот и все. Не надо делать вид, будто мы что-то понимаем.

Я просто хочу, чтобы художники сами это высказали, а не кто-то другой, понятия не имеющий, что значат для них все эти работы, выступал от их имени. Этот автор, наверное, всю свою никчемную жизнь старался заставить людей прислушаться к нему. Но они упорно сопротивлялись, потому что он псих. Так что вместо речей он начал писать картины. И вместо того чтобы дать ему самому объяснить, что означают его работы, для этого посылают какую-то дамочку со степенью бакалавра искусствоведения, одетую в уродливый зеленый двубортный жакет.