Михаил Барановский - Зуб за зуб

– Тебе же было все равно.

– Нет, это тебе было все равно. Это ты хотел все покрасить в белый цвет.

– Постой, мы же согласились, что все доверяем Марьяне.

– Ты доверяешь кому угодно… Мне кажется… Это все как-то… слишком… Я не знаю, как тут жить… я не смогу.

– Почему ты говоришь об этом только сейчас, когда уже все готово?

– А ты у меня спрашивал? Ты всех подгонял – быстрее, быстрее!

– Успокойся, просто у тебя сейчас месячные.

Настя выходит из комнаты, сильно хлопнув дверью.

Антонина Павловна тянет за руку Машу:

– Нет, вы посмотрите, что она над собой учинила! Покажи отцу с матерью! Ну! Покажи немедленно! – срывается на крик теща.

– Маша, в чем дело? – спрашивает Максим.

Маша открывает рот. У нее в языке блестящий металлический шарик.

– Это пирсинг, – ставит диагноз Максим.

Настя разглядывает Машин язык.

– Это членовредительство! – кричит Антонина Павловна.

– Разбирайтесь сами, – говорит Настя. – Только не орите. Я хочу, чтобы хоть вечером было тихо.

– Игла по крайней мере одноразовая была? – интересуется Максим.

– Да. Это, оказывается, не так уж больно. Пупок было больнее. – Она поднимает майку и показывает пупок с серебряным колечком.

У Антонины Павловны начинаются горловые спазмы:

– О! А! Какой ужас. Меня тошнит. Максим, скажите ей…

Маша выжидательно смотрит на Максима. Тот молчит. Как будто они заключили тайную сделку: молчание – за молчание.

– Вы еще с ней хлебнете! Она вам в подоле принесет! – хлопает дверью теща.

– Что значит в «подоле принесет»? – интересуется Маша.

– Не обращай внимания.

– Нет, скажи, что я должна принести в подоле?

– Ты ничего не должна. Я надеюсь, в школу ты это не нацепишь?

– Папа, дай денег.

– Зачем тебе?

– Ну, на мороженое и туда-сюда.

– На мороженое дам, а без «туда-сюда» обойдешься. – Максим достает деньги из кошелька и дает Маше. Он недоволен: – Лучше ходите в кино.

В тренажерном зале лязгает металл. Гулко звучат мужские голоса. Ряд зеркал вдоль стен множит пространство и людей. Взмокший и разгоряченный Илья наблюдает за Максимом, который сидит с повисшей в руке гантелей и смотрит куда-то невидящим взглядом.

– Ну, рассказывай.

– Что тебе рассказывать? Нечего рассказывать.

– Ну, не томи. Кто она?

– Женщина.

– Я надеюсь. Что за женщина?

– У нее очень длинные руки и очень короткие ноги, – после некоторой паузы говорит Максим.

– Так… – Илья озадачен.

– У нее маленькие глазки, но очень большие уши.

– Угу! – заподозрив подвох, кивает Илья.

– Но зубы у нее отличные! Просто замечательные зубы.

– Скотина! Это у вас так или с последствиями?

– Ну, какие-то последствия наверняка будут. Ладно, давай качаться.

– По-моему, – говорит Илья, – пора качать ноги. В смысле, пошли отсюда.

Максим и Илья моются в соседних душевых кабинках.

– Мы документы подали, – фыркая, сообщает Илья.

– Куда на этот раз?

– В Германию.

– Ты немецкий уже учишь?

– Нет. Если спать с собаками – наберешься блох. Если жить с немцами – выучишь немецкий.

– Ну, с блохами оно как-то быстрее, – намыливаясь, комментирует Максим.

– А куда спешить? Пособие платят, квартиру предоставляют. Сиди себе – учись. Никто тебя под зад не толкает.

– Тебя и здесь никто под зад не толкает. Квартира у тебя есть. Пособие ты и у себя на работе какое-никакое получаешь.

– Так то здесь! – многозначительно замечает Илья. – А хорошо там, где нас нет.

Максим поднимается к Анне. На лестничной площадке он обнаруживает армян. Они сидят на полу и смеются до слез, гомерически, содрогаясь, всем телом. Его они не замечают. Максим входит в квартиру. Анна в слезах и тоже хохочет.

– Что случилось?

– Это краска, – говорит она, смеясь и плача. – Рогожку красили.

– Это что так весело?

– Надышались краской. Это невероятно смешно. Я накуплю себе этой краски и кульков.

– От этого становятся идиотами.

– Нет, мне идиоткой нельзя. Он мне рассказывал про одного своего знакомого, который открывает представительство какой-то итальянской фирмы. Ему нужен референт со знанием итальянского.

– Ну и?

– Что «ну и»? Хочу работать в итальянской фирме.

– Ты же не знаешь итальянского!

– Ну, я же еще не идиотка. Я выучу. «O more mio more mi», – поет Анна.

– Я смотрю, ты уже много знаешь.

Максим сидит за столом в ожидании ужина. Под потолком плетенный из ротанга абажур. Сетчатые тени уютно оплетают кухню. Анна режет овощи. Максим наблюдает за ней, за ее движениями, за ее руками… Ему кажется, никто так умело и изящно не управляется с овощами. Долька огурца соскальзывает с разделочной доски, Анна отправляет ее в рот, как бы между прочим – что упало, то пропало. Красиво! В духовке загорает курица. Она лежит на спине, раскинув ноги и крылья, освещенная ярким желтым светом. Духовка похожа на телевизор. Кажется, когда курица будет готова, по экрану побегут титры – имя курицы будет значиться в траурной рамке. Ее бледное тело было обмазано майонезом и специями. И теперь она всем этим пахнет – головокружительно вкусно. И еще она пахнет тихим таким уютным счастьем. Странное дело – обычная курица! Жена тоже, случается, готовит курицу, но ее курица не пахнет счастьем. А эта – просто благоухает. Может, это какой-то особый, специально выведенный вид кур? И Анна знает, где они продаются, а Настя – нет.