Михаил Барановский - Про баб

– Жизнь прекрасна и удивительна! – восклицает. – Тащи фотографии.

– Сейчас. Я тут эти карточки взял и поехал к родителям. Заодно, думаю, пусть хоть посмотрят на невесту. Ее Оля зовут. Я тебе говорил? Ну, ладно. Приезжаю, в общем, туда-сюда, и показываю фотографии. Отец листает, мама за спиной у него стоит и через плечо смотрит. И отец листает, листает… в полной тишине… Никаких комментариев, никаких вопросов – ничего. И уже к концу альбома говорит: «Ну, сиськи вроде есть». И все, больше ничего, понимаешь? Мама вообще ни слова не сказала.

Молчит, смотрит испытывающее. Затем цепляет неловко макаронину, но та стремительно ускользает с вилки и безжизненно шлепается на стол. Пытается ухватить ее пальцами, но незначительный диаметр и масляная поверхность делают все попытки тщетными.

– Блядь! – про макаронину. – А что их так напрягло? – про родителей.

– Не знаю. Ну, моложе она меня. На много. Ну и что с того?

– Ну, сейчас это нормально. Молодая жена… – облизывает пальцы. – В общем, это нормально. Но их понять можно. Они хотят быть за тебя спокойны. Хотят передать тебя в надежные руки. Хотят, чтобы за тобой ухаживали.

– Я что, инвалид, чтобы за мной ухаживать?

– Пока нет, – соглашается.

– Ну вот.

– Но у тебя язва, и вообще ты же ноешь все время, как межреберная невралгия. Сколько я тебя помню, ты все время ноешь и на что-нибудь жалуешься: то язва, то голова, то лимфатические узлы… А они хотят, чтобы будущая жена следила за твоим здоровьем, питанием, ну, по хозяйству там, и все такое…

Отлично! Вот, оказывается, что мне нужно!

– По этой логике я должен жениться на сиделке из дома для престарелых.

– Нет, просто девушка, которая моложе тебя, которой сколько? Двадцать три – двадцать четыре?

– Двадцать четыре… Скоро будет.

– Она вряд ли всем этим сильно озаботится. Они же – родители – они же это прекрасно понимают. Что же они еще могут сказать? «Сиськи вроде есть…» Не более того.

– Ну не знаю…

– И старичок, чем моложе женщина, тем больше поводов для ревности. Так что надо хорошо себе представлять, на что идешь.

– Я понимаю… Но как бы это сказать… Тут другая пропорция, соотношение другое. Страх потерять – сильнее радости обладания. Я не настолько ее хочу, насколько боюсь потерять. Я ее ревную ко всему. Даже к ее прошлому. Она достаточно умна, чтобы не рассказывать мне никаких подробностей. Но я как подумаю о тех, что у нее были до меня… Сразу представляю себе вереницу членов… Сам себя накручиваю. Бывает, возьму ее телефон, пока она спит, зайду с ним в туалет и смотрю сообщения, звонки… Меня трясет всего, когда я этим занимаюсь. Чувствую себя гадко, омерзительно. Но ничего не могу с собой сделать. Никогда ничего подобного со мной не было. Веришь? Никогда.

– Значит, она тебе повод дает?

– Не знаю… нет, ничего конкретного. Но чувствую, что может.

– Ну, давай выпьем, и покажешь фотографии, а то уже заинтриговал.

– Ну, давай. Может, это все нервы?

– Может. Нервы на самом деле ни к черту.

Значит, и у него тоже! Никогда бы не подумал… Как-то звонит мне один знакомый и говорит: «Пойдем, Илья, развеем суицидальные настроения. А то замучили совсем панические атаки». Пошли, конечно. Сидим в кафе – развеиваем суицидальные настроения. Ну, не очень-то получается. Это как-то сразу стало понятно, что дело не быстрое. Сидим-сидим… Ждем. Молча. Долго. Прислушиваемся к себе. Потом он спрашивает вдруг: «Как дела?» Можно подумать, по моему внешнему виду не понятно, как у меня дела… «Бывало и получше», – отвечаю. На самом деле, уже даже и не припомню – бывало ли «получше»? Сижу, вспоминаю, когда я последний раз был счастлив.

Буквально не за что ухватиться. Не то чтобы я всегда был таким унылым говном. Нет! Просто, видимо, очень высоко задираю планку: хочу воссоздать в памяти момент наивысшего, ничем не омраченного наслаждения… Единственное, что приходит в голову, – это случай из детства…

Рядом с домом, где жила бабушка, я часто видел лошадь, запряженную в телегу, на которой привозили продукты в столовую какого-то училища. Я всегда останавливался, чтобы посмотреть на лошадь. Иногда дед давал мне девять копеек, и я покупал ей булочку с изюмом или марципаном. Точнее, с марципаном – только когда не было булочек с изюмом. Потому что булочка с изюмом не идет ни в какое сравнение с булочкой с марципаном. Булочка с изюмом даже пахнет вкуснее. Поэтому я всегда старался угостить лошадь именно такой булочкой, протягивая ее на ладони, чтобы лошадь случайно не укусила меня за палец. Я всегда волновался в такие моменты. Зубы у нее были желтые и пугающе большие. Еще мне нравилось гладить лошадь по щеке. Для этого дедушке приходилось брать меня на руки. Лошадь косила карим глазом. Таких огромных щек я не видел никогда в жизни!