Олег Афанасьев - Праздник по-красногородски, или Легкая жизнь

Скоро стало стыдно рассматривать разведчиц.

— Ладно, — сказал Жорка, и они побежали к середине реки, где шестеро коней волокли тяжелое орудие. Лед под орудием трещал. Пару передних коней вел пожилой ездовой, а перед упряжью шагал молодой командир. Увидев мальчишек, командир закричал:

— Назад!

— Мы поможем! — крикнул Жорка просительно.

— Назад! — яростно ответил командир.

Они побежали вдоль реки. Много наших лежало в снегу. Особенно напротив электростанции. Все с монгольскими лицами, откуда-то из Средней Азии, все в новеньких овчинных полушубках, валенках, шапках, они лежали не так, как русские, вразброд, кого где пуля застала, а кучками от пяти до пятнадцати человек.

— Чего это они так? — гадали мальчишки. — Это у них вера такая, чтоб всем вместе?..

На реке все было кончено, и они бросились в город и вышли как раз на Театральную площадь. Здесь уже немцев лежало без счета. Немцы взорвали театр (тот самый страшный взрыв, когда Юрка с матерью шли в речной порт), и их трупы на обширном пространстве, покрытом пылью, копотью и обломками взорванного здания, казались жертвами взрыва. Но нет, лица мертвых были сравнительно чистые, легли они здесь уже после.

— Шмон мы им разве не имеем права устроить? — сказал Жорка.

Документы, фотографии отбрасывали, сигареты, марки, галеты, сахар брали себе. На противоположной стороне площади показался наш танк, за ним поспешали автоматчики. И хоть мальчишки были уверены, что с немцами, живыми или мертвыми, имеют право сделать что угодно, затаились.

Танк и автоматчики ушли по Первой Советской, в ту сторону, где мальчишки жили.

— Айда следом!

Вооружились «шмайссерами» немецких солдат. Но побежали не за автоматчиками. Правее, ниже к реке, может быть, за городом, стреляли. И они бросились туда.

И ведь им пришлось участвовать в освобождении города!

У Александровской рощи по шпалам железнодорожного полотна бежал немецкий офицер.

— Держи! А-а-а-а… — закричали мальчишки. Каждый пустил очередь в сторону немца, но не в него, а повыше — стрелять они умели из любого оружия.

Офицер вообще-то не бежал, а тащился и| последних сил, хватая ртом морозный воздух, как выброшенная на берег рыба. Немолодой, грузный, был он без шинели и шапки, с пистолетом в руке. Увидев бегущих к нему с автоматами ребят, немец выронил пистолет, рухнул на колени, вытащил из нагрудного кармана пачку фотографий, пополз навстречу, как икону, показывая своих детей.

— Подымайся!

Никто еще не знал, что будет делать с немцем. Только радовались возможности кричать на него: подымайся, гад, такой-то, такой-то и такой-то… — немцы знали русские ругательства, с удовольствием их повторяли.

Однако немец с колен не подымался, молил.

— Мы тебя в плен на руках нести должны? — засмеялся Жорка. И вдруг рассвирепел: — Чего показываешь? Они у тебя живы. Все живы! А где наши?.. Пацаны! Расстрелять его надо. Кто хочет?

Совсем недавно немцы казались всесильными. Прошедшим летом в этом же примерно месте два немецких автоматчика, стоя в полный рост на бугре, расстреляли взвод убегавших вдоль железной дороги наших солдат. О, какие казни придумывали тогда немцам! Любой казалось мало. А вот теперь кожа у Юрки под скудной одеждой покрылась мурашками при мысли, что сейчас он прервет чью-то жизнь.

А Жорка завелся не на шутку.

— Суки! Они нас за что в котельной держали? Думали, подохнем. А мы живы!.. Давай, строимся. Юрка, рядом со мной. Витька, рядом с Юркой. В сердце ему! Считаю до трех…

Не сводя с немца глаз, они неловко строились, начиная понимать, что до сих пор были только жертвами, а теперь сделаются… мстителями. О, мечталось, отомстят и вроде как вознесутся. Вместо этого внутри все сжималось. Особенно в низу живота что-то сжалось и вверх, к горлу. «Скорей!» — подумал Юрка…

И здесь за спиной у них раздалась автоматная очередь. Как и немец, с востока, шел к ним по шпалам наш автоматчик.

Он был ранен в кисть правой руки; не перевязанную, держал ее на груди под стеганкой. Он тоже задыхался от усталости и боли. Однако, нагнувшись, зачерпнув здоровой рукой и пожевав снега, заговорил бодро:

— Пацаны! Вон там завод какой-то. Нас, значит, трое. Входим во двор и слышим песню. Из подвала. Спускаемся. А там этот и еще двое с нашими курвами гуляют, сбежать забыли. Мы в дверях, деваться им некуда. «Гитлер капут!» — кричим. А не взяли в расчет, что они пьяные, море по колено. Да еще ж перед бабами выхваляться надо. Один в нас гранату. Друзей потерял, сам ранен. Ну пришел в себя и тоже в них гранату. Этот уцелел и сбежал. Нет, думаю, обязан догнать и убить. Он мой, ребята. Спасибо вам…