Иосиф Гольман - Любовь заказывали? (сборник)

– Садитесь. – Он вылез из машины и открыл заднюю дверь.

Азиаты с места не трогались.

– А сколько будет стоить? – спросил тот, что пошустрее.

– Не знаю, – честно ответил, улыбнувшись, Глеб. – В первый раз «бомблю». А то встану без бензина.

– Больше пятисот не дадим.

– Ладно, – согласился Глеб. Лиха беда начало.

Ехали молча. Азиаты откровенно побаивались странного, модно одетого «извозчика», а Железнов вдруг задумался над тем, что у них в баулах. Если, скажем, конопля, то это окажется не лучшая его сделка. Постов-то до Кольцевой будет море, да и на Кольце тоже стоят.

– А в баулах не героин часом? – поинтересовался он.

Парни мгновенно напряглись.

– Нет-нет, – быстро ответил шустрый. И полез в карман.

– Только без глупостей, – сказал Глеб. Он не ожидал нападения, так обычно не делается, просто на всякий случай предупредил, что наготове.

– Почему как таджик, так сразу героин? – обиженно ответил тот, доставая из кармана платок и вытирая вспотевший лоб. – Зелень у нас, можем показать.

– Да ладно, верю, – действительно поверил Железнов. Было в парнях что-то, не соответствующее представлениям Глеба о наркодилерах.

А через двадцать минут и вовсе сдружились, с полкилометра протолкав полуторатонный автомобиль к видневшейся впереди заправке. Как выяснилось, датчик привирал в сторону преувеличения.

Все пятьсот обещанных рублей в виде бензина протекли в бездонный бак «Спортейджа», но и Глеб свое обещание выполнил. Расставались друзьями, таджики даже открыли молнии на баулах и снабдили его свежей столовой зеленью.

– Конопля бы тоже не помешала, – задумчиво проговорил Железнов.

Таджики переглянулись, и один из них быстро черканул на обрывке бумаги телефон.

– Позвони через пару дней, ладно? Мы не торгуем, так, для себя. Ну и для друзей, – на прощание улыбнулся азиат.

Так и не понял озадаченный Глеб, кого же он вез. В итоге решил, что честных людей: ему неприятно было бы думать о себе как об участнике наркотрафика – пусть даже невольном.

Весь день Глеб зарабатывал деньги. Когда-то он уже этим занимался, но на «жигуле» было сподручнее, по крайней мере, не приходилось объяснять, что это не шутка и не попытка изнасилования. Последнее очень волновало матрону постбальзаковского возраста в норковой шубе, которая сначала активно ловила тачку, а потом боялась в нее садиться.

В итоге села, конечно. И даже щедро заплатила. То ли за то, что аккуратно довез, то ли за то, что не изнасиловал. Но вылезала с обиженным лицом, заронив у Глеба подозрения, что, будь он поманьячнее, плата могла бы сильно возрасти.

Вечером он повел Безрукова в ресторан – не в один из тех, куда он ходил обычно, в гораздо более скромный. Но все равно бывший директор словил полный кайф: от вкусной еды, от чистой скатерти, от отчаянно фальшивившего певца.

Глеб почувствовал удовлетворение. Все же ощущение, что он кому-то нужен, было для него базовым.

А Томке он был нужен, это точно. Когда очередная командировка затягивалась, она буквально обрывала ему телефон. И даже однажды примчалась в Нерюнгри сама.

Не надо было о ней думать. Потому что вспомнилась не горячая ночь в Нерюнгри, а все те же ноги на длинном белом ворсе…

Однако в этот вечер о жене пришлось вспомнить еще раз. Когда вставлял штырь противоугонного устройства, натолкнулся на проблему. Обычно «Дракон» – так оно именовалось – вставлялся легко. А здесь ему явно что-то мешало.

Глеб достал из бардачка маленький фонарик, нагнулся и сразу увидел в «норке» помеху. Без особых усилий ее извлек. Оказалось – свернутая в трубку бумажка.

Разворачивая, уже знал, что внутри:

«Милый, прости меня. Возвращайся, я без тебя не могу. Я люблю только тебя. Прости меня, пожалуйста.

Твоя Томка».

Это могла придумать только жена. Потому что только она так знала Глеба. Знала, что не придет за деньгами. Что не станет делить квартиру. И что, когда отойдет от первого шока, поедет за своим «Спортейджем».

На охраняемой стоянке он защитный штырь не вогнал. Вот и место определила, которое в итоге не обойти.

Он тщательно порвал бумажку, бросил кусочки в снег и снова сунул штырь в отверстие. Железяка вошла глубже, чем в первый раз, но опять не до конца.

Выматерившись, Глеб достал последнюю помеху. Опять свернутую в трубку бумажку. Развернул – доллары США.

Заперев наконец машину, тяжело вылез из салона, аккуратно закрыл за собой дверь и направил стопы к безруковскому жилью.