Станислав Виткевич - Наркотики. Единственный выход

Единственное реальное действие, на которое хватает энергии, — это, разумеется, постоянная погоня за вожделенным зельем, добыть которое в «соответствующих» количествах обычным путем, естественно, невозможно: вот для морфиниста еще одно наслаждение в жизни.

Жизнь эта, кстати, может иметь лишь два варианта эпилога в недалеком будущем. Либо катастрофа — если данный субъект преуспел в разрушении своего организма до безнадежного состояния; либо — если вовремя заговорили остатки инстинкта самосохранения — перспектива так называемого курса по отвыканию. Такой курс в огромном большинстве случаев проводится в закрытой лечебнице, а уж что касается деталей, придется вам меня простить, но я таковых привести не берусь! Ничего не поделаешь! Я не Эверс, чтоб это описать, и не Гойя, чтоб это изобразить!

Упомяну лишь, что неточна версия, повторяемая иногда даже врачами, будто бы прежняя система отвыкания — резкого, без промежуточных стадий — не грозит организму катастрофой. В анналах французской медицины зафиксированы два случая, когда дело кончилось радикальным отвыканием пациента от жизни на этой земле... Сегодня данный метод практикуется редко, и то лишь в сочетании с усыплением на несколько дней.

Другой же метод состоит в отвыкании о ч е н ь и о ч е н ь м е д л е н н о м — через искусное снижение доз и введение препаратов-заменителей. Если бы кто спросил у меня совета, я бы сказал, что вообще только последний способ подлежит обсуждению, добавив на основании известных мне случаев, что наилучший результат дает постепенная замена морфия дионином с небольшой добавкой героина, с тем чтобы п о т о м п о с т е п е н н о с н и з и т ь д о з у и э т о й с м е с и.

Детали, естественно, не входят в область наших рассуждений.

Принципиально важен вопрос о том, как идет процесс втягивания в порок, и о времени, за которое это случается.

Не подлежит ни малейшему сомнению, что версии, гласящие, будто уже после нескольких уколов человек «не может обойтись без морфия», — страшное преувеличение либо попытка оправдать свою слабость со стороны некоторых морфинистов.

Нет никаких оснований опасаться, что, к примеру, десяток инъекций морфия подряд может превратить кого-то в раба наркотика в том поистине ужасающем, жутком смысле, о котором шла речь выше. Для того, чтобы порок сформировался физиологически, организм надо отравлять по крайней мере недели три-четыре, а то и больше. Это мы отмечаем со всей искренностью.

Но в то же время подчеркнем вполне определенно: пусть никто не делает из этого вывода, будто двукратное употребление морфия якобы ничем не грозит. Ведь уже попробовав морфий пару раз, можно вкусить всех впечатлений и всех обольщений. Хотя тогда человек еще не подвержен мучительным переживаниям органической зависимости, психические импульсы сразу проявляются во всей полноте. А кто из нас осмелится возомнить себя таким титаном воли, чтоб он мог поручиться, что не поддастся искушениям тем более мощным, чем интереснее переживания? А ну-ка — еще разок-другой! Сегодня можно успокоить нервы после тех или иных неприятностей; завтра — неужели не окупится сторицей еще одна доза ради того, чтоб пробудить ясность мысли, которая позволит блестяще завершить ту или иную умственную работу...

Ведь в поводах никогда недостатка нет. Так, очень незаметно, не известно, когда именно человек становится обреченным.

Надо ли пояснять, что нашим горячим стремлением было бы предостеречь и уберечь хотя бы скромное число людей от того, что мы считаем опасностью, грозящей человеческому существу полным или частичным уничтожением.

Мы не будем пытаться рисовать перед читателем картины горькой участи морфиниста; впрочем, картины эти, если б они обладали надлежащим богатством литературных образов, соответствующей экспрессией и красочностью, также могли бы иметь определенную реальную действенность.

Тем не менее мы верим, что скромное и бесхитростное содержание данной главы, быть может, окажется достаточным для читателя, который пожелает отнестись к нему серьезно, то есть как к отражению высшей правды — пусть неуклюжему, пусть конструктивно слабому, однако по сути верному.

К а т о б л е п (черный буйвол с головой борова, волочащейся по земле и прикрепленной к плечам тонкой, длинной и дряблой, как пустая кишка, шеей). Никто, Антоний, никогда не видел моих глаз, а если кто и видел, так те погибли. Стоит мне приподнять веки — мои розовые и пухлые веки, — и ты тотчас умрешь.