Мануэль Пуиг - Поцелуй женщины-паука

— Он не разбирается в политике?

— Нет, в этих вопросах он абсолютно темный человек. Он так поносил свой профсоюз и, возможно, был прав.

— Прав? Если профсоюз не так хорош, он мог бы бороться, чтобы сделать его лучше.

— Знаешь, я немного устал, а ты?

— Я нет. Ты не расскажешь фильм еще немного?

— Не знаю… Но ты не понимаешь, это было так здорово — думать, что я могу чем-то ему помочь. Знаешь, можно весь день оформлять витрину, вложить в нее всю душу, и вдруг вечером к тебе приходит мысль: «А чем я вообще занимаюсь?» — и ты чувствуешь какую-то пустоту внутри. Но если бы я мог что-то для него сделать, это было бы так здорово… Дать ему частичку счастья, понимаешь, о чем я? Что ты думаешь?

— Не знаю, мне надо поразмыслить; пока сложно сказать. Давай сейчас ты расскажешь мне еще немного из фильма, а завтра поговорим о твоем официанте.

— Хорошо…

— Они очень рано гасят нам свет, а от свечей такая вонь, что глаза режет.

— Они сжигают здесь весь кислород, Валентин.

— А я не могу уснуть, не почитав на ночь.

— Если хочешь, я расскажу тебе еще. Но наверняка я потом долго не смогу заснуть.

— Ну чуть-чуть, Молина.

— Ну-у-у ладно. На чем мы остановились?

— Нечего зевать, соня.

— Что я могу поделать? Спать-то хочется.

— … Вот, теперь… и я… зеваю.

— Тоже хочешь спать?

— Может… будем спать?

— Ага, а если проснешься, подумай о Габриэле.

— О Габриэле? Что еще за Габриэль?

— Мой официант. Вот, вырвалось.

— Ладно, до утра.

— Ага, до утра.

— Видишь, что делается, Молина, — я тут не сплю ночью, думаю о твоем приятеле…

— Завтра расскажешь.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

— Так начался роман между Лени и немецким офицером. Вскоре они безумно полюбили друг друга. Каждый вечер на сцене она пела для него, особенно одну из своих песен — хабанеру. [6]Вот занавес открывается, за ним видны пальмы, сделанные из фольги, как в сигаретой пачке, знаешь? А над пальмами висит полная луна, вышитая блестками, и отражается в море, сделанном из шелковистой ткани, на которой вышита луна-отражение. Это такая небольшая тропическая гавань с маленькой пристанью, и слышно лишь, как волны разбиваются о берег, на самом деле это звучат маракасы [7]в оркестре. В гавани стоит яхта, самая роскошная из всех, что можно себе представить, она сделана из картона, но выглядит как настоящая. На яхте стоит красавец мужчина, седые виски, капитанская фуражка и трубка во рту. Внезапно невероятно яркий свет освещает дверцу каюты, и мы видим Лени, она смотрит в небо. Капитан пытается обнять ее, но она высвобождается из его объятий. Волосы разделены на прямой пробор; на ней длинное черное кружевное платье, непрозрачное, но без рукавов — две тоненькие бретельки и пышная юбка. Тут вступает оркестр, а она наблюдает за островитянином, который срывает с куста цветок дикой орхидеи; он улыбается и подмигивает местной девушке. Затем прикрепляет орхидею ей к волосам, обнимает ее, и они уходят вместе, исчезают во тьме джунглей, не заметив, что орхидея выпала из волос девушки. Потом нам показывают этот цветок крупным планом, он лежит на песке, такой нежный, и на его фоне, словно в дымке, начинает появляться лицо Лени — кажется, будто орхидея превращается в женщину. Затем налетает ветер, как перед бурей, но моряки кричат, что это попутный ветер и парусная яхта может сниматься с якоря, но Лени сходит с палубы на берег и поднимает цветок, сделанный из бархата, очень красивый. И она поет.

— А что поет?

— Не знаю… Песни они не переводят. Но мелодия печальная, можно подумать, она поет о том, что потеряла истинную любовь, и не знает, что делать дальше, и вот сдается на милость судьбы. Наверное, что-то в этом роде, потому что, когда ей говорят, что ветер благоприятный, она улыбается такой грустной улыбкой, будто ей все равно, в какую сторону он погонит ее яхту. Она поет и идет к лодке, которая потихоньку плывет с одного конца сцены на другой, и вот она уже стоит на корме и все тем же отсутствующим взглядом смотрит назад, в заросли пальм, где начинаются темные джунгли.

— У нее всегда в конце сцены такой потерянный взгляд.

— Но ты не можешь себе представить, какие у нее глаза — темные, а лицо ослепительно белое. И я забыл самое интересное: когда в конце мы видим ее на корме, бархатная орхидея у нее в волосах, и не понять, что нежнее — бархат или ее кожа, которая сама похожа на лепестки какого-то цветка, думаю — магнолии. Посте этого раздаются аплодисменты, а потом несколько сцен, где они вместе, счастливые: днем на скачках, она вся в белом, в прелестной шляпке, а он в цилиндре; и вторая сцена, где они на яхте, плывущей по Сене; а потом в отдельном кабинете в русском ночном клубе, он в смокинге, задувает свечи, открывает маленький футляр и достает оттуда жемчужное ожерелье, и непонятно как, но даже в темноте оно переливается чудесным светом, судя по всему, это спецэффекты. В общем, дальше идет сцена, в которой она завтракает в постели, и служанка заходит сообщить, что внизу ждет какой-то родственник, приехавший из Эльзаса. А с ним еще один господин. Она спускается вниз, в атласном пеньюаре в черно-белую полоску, все происходит у нее дома. Пришедший — ее молодой кузен, одет он довольно скромно, но с ним пришел… хромой.