Юлия Винер - На воздушном шаре — туда и обратно

Выход один — вызвать кого-нибудь курящего и надеяться, что у него будет с собой.

Кто из них курил, кто нет — вспоминалось не очень ясно. Гораздо отчетливее помнились наверняка не курившие. Ссоры, просьбы бросить, жалобы на дым, на запах… «Поцеловать курящую женщину все равно что поцеловать пепельницу» — можно подумать, будто курящий мужчина пахнет розами.

Сразу вспомнился некурящий первый муж.

Замужество. Какая глупая, нелепая, жестокая ошибка! Зачем ей было выходить замуж? И за кого, господи, за кого! Подростковый идеал по-прежнему крепко сидел у нее в голове.

Выйти замуж было необходимо. Этого требовали все и всё — родные и знакомые, общественное мнение, собственное самолюбие, наконец. Мама говорила, смотри, деточка, время идет, неужели ты хочешь остаться старой девой. Так тогда называли незамужнюю женщину старше тридцати. Старая дева, как стыдно! Это может означать только одно: никто тебя не взял, никто не захотел. Одноклассницы, однокурсницы скакали замуж одна за другой, как испуганные зайцы. И уже начинали размножаться.

Она, как всегда, отставала. Ей совершенно не хотелось замуж, она очень плохо представляла себе, что это такое, жить с мужчиной. Не «жить» в известном смысле — этот барьер она не очень красиво, не очень удачно, не очень радостно, но преодолела в конце концов. Нет, просто жить с ним вместе, изо дня в день, из ночи в ночь. Откуда ей было знать, как это делается, чтоб было хорошо? Дома мужчины не было, то, что она видела у соседей и знакомых, не вызывало ни малейшего желания следовать их примеру.

Ох, замуж, замуж. Она не могла даже понять, зачем ей это. Дети? Она тогда не хотела детей. Чтоб он зарабатывал и содержал ее? Еще чего, она сама себя прокормит! Просто чтобы быть вместе с любимым человеком? Но у нее не было любимого человека.

Любимого человека не было, но были два серьезных кандидата. И один ей нравился, и даже довольно сильно.

Она отдыхала в Ялте, лежала животом вниз на горячем песке, уткнув лицо в сложенные руки и расстегнув сзади лифчик, чтобы покрылась равномерным загаром спина. Свободного места на пляже было мало, и она не обратила внимания, когда кто-то подошел и плюхнулся на песок довольно близко.

— Какое неправильное и красивое тело, — раздался рядом мужской голос, — прямо тебе Модильяни.

Это он, видно, любезничает со своей девушкой, находит у нее вытянутые модильяниевские линии, лениво подумала она, не поднимая головы.

— И как жаль, что его портят эти уродливые черные трусы, — продолжал голос.

На ней тоже были черные трусы, разумеется не уродливые. Тем не менее захотелось встать и отойти от этой парочки, слишком уж они близко расположились. Она завела руки назад и застегнула лифчик.

— А вот это совершенно напрасно! — возмутился голос. — Рассекать этой нелепой черной полосой такую прекрасную удлиненную плоскость!

Стало очевидно, что он обращался к ней. Как неприятно. Обсуждают ее тело, ее одежду!

Она повернула к нему голову:

— У меня слишком длинная спина? А у вас на спине слишком густая борода! Да и на груди!

Он расхохотался:

— Проснулась наконец! Так ведь и обгореть недолго!

Никакой девушки рядом с ним не было.

Он был квадратный, плечистый, не очень высокого роста. И весь оброс курчавой черной шерстью — грудь, спина, плечи, ноги. Блестящие черные кудри до плеч. Даже усы у него курчавились. Глаза небольшие, тоже черные и блестящие. И непонятный рот, одним углом вверх, другим вниз, как будто взяли две античные маски — комедии и трагедии, разрезали их пополам вдоль и сложили половинки вместе.

Художник. Плохой или хороший — она не могла решить. И сам он был — и плохой и хороший. Она вообще плохо его понимала. Не всегда улавливала, когда он говорит всерьез, когда насмехается. Чаще казалось, что насмехается. Это она мгновенно от него подхватила, тем более что и раньше нередко прикрывалась насмешкой. Посмеиваться, подхихикивать, цинично кривить губы всегда было проще и безопаснее, чем высказываться всерьез.

Но при нем она то и дело попадала с этим впросак. Там же на пляже они увидели страшную свиноподобную пару стариков, заботливо и нежно ухаживавших друг за другом. У нее ёкнуло в желудке от отвращения, от жалости, от страха. Мурашки поползли по коже. И, чтобы он не заметил и не издевался над ее чувствительностью, она поспешила первая хихикнуть, толкнув его локтем. Но он посмотрел на нее серьезно и печально и сказал:

— Тебе смешно? Ты не права. Это трогательно и горько. Это мементо мори. Напоминание о смерти.