Ольга Паволга - Записки на запястье

Около морга старик записывал, прижимая телефон к уху, чей-то номер на снегу, вытянув замёрзший палец. Договорив, засунул его в рот, чтобы согреть. Старик как младенец.

Когда говорят «человек со временем меняется», я представляю, что люди меняются с разной скоростью, подобно движению стрелок часов. Кто-то быстро, нервно, стремительно, как секундная; кто-то ритмично, с выдержкой, как минутная; кто-то медленно и постепенно, так что не приметить, когда же именно всё случилось, как часовая. Я сейчас умеренная, но упёртая минутная стрелка. Прусь куда-то, как наши на Берлин.

Когда я в комнате одна, мне звонят, а я не хочу, не беру трубку, мне кажется, что телефон меня ищет, как слепой, по звуку. Посылает ощупывающе звук в разные углы и прислушивается, как он отражается. Очень страшно.

Люблю видеть ход мыслей:

— Дай двести рублей, спаси дочь русской демократии.

— Чёрт, я твоего папу вчера не поздравил…

Мишень — это матрёшка в разрезе, кто не знал.

Хозяйка собачьего клуба, склоняясь над щенками, всё время повторяет: «когда мы найдем руки», «если попадутся руки», «знакома с неплохими руками», «те руки ненадёжные», я понимаю, что имеются ввиду хозяева, «хорошие руки», но вижу только сказку про хвосты и задравших морды щенков, выбирающих себе руки понадёжнее.

Рекламная акция, в квартире как реактивный двигатель шумит пылесос, от него закладывает уши, и он засасывает всё с дикой силой — второй час слушаю, как юноша рассказывает мне про чистку ковров:

— Вы можете чистить им ваше домашнее животное! — Потом, подумав. — Только это должно быть… очень смелое домашнее животное.

Домашнее животное взяло какой-то главный приз на собачьей выставке и в каталоге значатся имена прочих участников:

Канзаса талисман от древних майя

Шалунья Би из дубовой рощи

Шанель из озерной сторонки

Изюминка из зоосферы

Я хочу публичный дом, у меня уже готовы все имена!

И вообще, вот мы тут все сидим, а между тем в Европе собираются ввести запрет на содержание кур-несушек в тесных клетках. Вы понимаете — курам тесно, им совершенно негде носиться.

Вся Англия сама по себе мне кажется узкой, вытянутой, строгой и название её слышится как звук глотка.

Школьники в зрительном зале рассажены в два ряда один за одним. Крутятся, дергают друг друга, шумят, елозят, но с мест не встают и напоминают суетящиеся листья на ветках в летний ветреный день.

Шоколадный маффин у девушки в Starbucks, стянутый у основания тонкой бумагой, похож на круглую дверную ручку.

Из Москвы в Лондон мне часто приходят sms и, если успевать отвечать на них быстро, кажется, что города сближаются, как края корсета на спине пухлой брюнетки. Шнур затягивается так, что скоро бедной девочке уже нельзя будет вздохнуть.

В электричке контролёр компостирует билеты дырками в виде маленького паровоза.

На лондонском шоу Stomp публика бешено и громогласно реагирует, я сомневаюсь, что где-либо у нас видела такой восторг. Игорь задумчиво:

— Нет, у нас тоже так бывает. Я вот недавно на каком-то шоу даже вставал аплодировать, очень оно меня поразило. Только я совсем не помню, какое именно.

Игорь рассказывает о работе:

— Наш годовой отчёт вообще без пафоса печатали, без этих глупых понтов. Просто золотом.

В музее пыток Тауэра глухо, темно, по стенам висят манекены мучеников. Над залом мост, по которому носится ребятня и орёт. Эхо криков кажется стонами.

В национальной галерее выставлен Ван Гог. Подсолнухи растиражированы в сувенирах до абсурда, например есть карманные шерстяные подсолнухи. Жалко нет таких ушей.

В сверкающем, дорогом стейкхаусе по стенам развешаны картины с пасторальными сюжетами. На каждой по мохнатой трогательной корове. Живой.

Не особенно хорошо понимаю английскую неразборчивую речь и совсем не говорю сама, поэтому все коммуникации проходят для меня фоном, я слышу только свои мысли. Отчетливо, звонко, как в пустом баскетбольном зале рано утром. Если кто-то вдруг говорит со мной по-русски, то кажется, что он отбросил сценарий, вышел из роли и по-простецки, по-холопьи заокал.

Теперь я живу без Серёжи, не хожу на старую работу, а к новой только только притронулась как к горячему чаю. И эта весна как я — всё старое убрано, кругом чистенько и пусто, все ждут, когда всё начнется, скоро ли сиганет новая жизнь. Хочется взять пустые ещё ветки в ладонь и сжать, чтобы выдавить нежные зелёные листья, как зубную пасту.

Ну же. Ну.