Мария Воронова - Ухожу от тебя замуж

– Ну как же, Виктор Викторович, – мягко сказала Соня. – Вот тут написано все в истории. Бледность, влажность кожных покровов, тахикардия, гипотония, поступление свежей крови по дренажу.

– Сто граммов, это обычная порция после операции! – фыркнул Стрельников.

– Да, но после лапароскопической холецистэктомии мы ставим тонкий дренаж, по нему много и не вытечет. Вся кровь скопилась в животе.

– Да? А где доказательство?

– Так протокол операции…

– Ну если ты напрасно схватил больного, так уж ты позаботишься о том, чтобы написать, что сделал это не напрасно! – фыркнул Стрельников.

– Давайте посмотрим наркозную карту, – предложила Соня. – Там указан тот же объем кровопотери.

– Ну естественно! Сколько хирург говорит, столько анестезиолог и укажет. Где доказательства, кроме писанины этой старой дуры? Отделяемое по дренажам? Нет, оно в норме! Клинический анализ крови? Где же он? – орал Стрельников. – Где падение показателей красной крови? О, его просто нет! Лариса Васильевна так хотела меня дискредитировать, что забыла даже взять анализ крови!

Соня покачала головой. Одна лаборантка на всю больницу, в восемь вечера она как раз ходит брать вечерние «сахара», и найти ее не так-то просто. Можно потерять час или больше, а при продолжающемся кровотечении нельзя позволить себе подобной роскоши, тут каждая минута на счету.

– Виктор Викторович, а низкое давление и тахикардия, зафиксированные в карте наблюдения, вам ни о чем не говорят? – резонно заметила она.

– Больной недолит! – взвился Стрельников.

– Да почему недолит?

– Да потому, что ваши дорогие анестезиологи не умеют давать наркоз!

– Почему-то только вашим пациентам, – не удержалась Соня.

– Что?

– Ничего. Только у вас к ним претензии.

Виктор Викторович расхохотался слишком уж весело для натурального смеха:

– Да, потому что ваш потолок – это аппендэктомия. Освоили и не хотите ничего больше делать. Ай, ой, тут у нас деревня Пупыркино, и мы простые фершалы! Ничего не хотим, ничем не интересуемся. Зато профессора подставить готовы каждую секунду. На это и ум, и энергия откуда-то берутся!

Он подошел вплотную к Сониному столу и стал смотреть сверху вниз, как учитель, поймавший туповатую школьницу со шпаргалкой. Соня хотела бы сказать, что Стрельников обнаглел и должен не бочку катить на Ларису Васильевну, а благодарить ее, что спасла пациенту жизнь. Потому что мог дежурить хирург из поликлиники, который бы на обход в палату интенсивной терапии просто не пошел, а к утру больной бы умер от продолжающегося кровотечения, и тогда Стрельникову грозило бы уже не легкое недовольство пациента, а полновесное уголовное дело. Так что лучшее, что может сейчас сделать Виктор Викторович, – это просто заткнуться. Да, все это необходимо было сказать зарвавшемуся профессору, но отличница снова победила.

– Ну да, возможно, Лариса Васильевна немножко погорячилась, – промямлила она. – Не исключено, что следовало еще немножко понаблюдать, взять красную кровь, прежде чем хватать больного в операционную. Но дело сделано.

– Да, и я требую, чтобы администрация как-то отреагировала на подобное самоуправство! Сегодняшнюю ситуацию уже не исправить, но можно хотя бы предотвратить следующие!

«Как? Вы хотите научиться лучше оперировать?» – этот ответ вертелся на языке, но Соня не озвучила его.

– Необходимо отправить Ларису Васильевну на пенсию, прежде чем она окончательно свихнется и устроит здесь массовую резню! – заявил Стрельников с пафосом.

Соня покачала головой. Для старушки работа была вся ее жизнь. Она любила свое дело, любила пациентов, отлично оперировала. Острый глаз и твердая рука, помноженные на многолетний опыт, давали превосходный результат. Отказаться от такого специалиста в угоду зарвавшемуся профессору?

Самое грустное, что в данной ситуации Лариса Васильевна все равно осталась бы виноватой. Допустим, она проявила бы коллегиальность и по телефону доложила Стрельникову про пациента. Тот, допустим, даже не стал бы давать идиотских советов подождать, понаблюдать да проконтролировать красную кровь, а сразу бы приехал. Живет он достаточно близко, но пока оделся, пока завел машину, пока вырулил, пока то-се, считай, час потерян. Мог за этот час пациент помереть? Да легко! А мог впасть в геморрагический шок третьей степени? Да легче легкого! Может, и выжил бы потом, но мозги на место могли и не вернуться. Вот она, цена коллегиальности, человеческая жизнь. И Лариса Васильевна потом никогда и ничего не смогла бы доказать. Никто бы не вспомнил, что профессор не уделил должного внимания гемостазу. Не стал бы выискивать у пациента нарушения свертывающей системы. В твое дежурство человек умер от кровотечения – все, точка. Ты виновата.