Ален Роб-Грийе - Резинки

Главное, в чем хотелось бы убедиться маленькому доктору, это в защите, которой он может ожидать от полиции. Несмотря на недопонимание, которое отягощает их беседу, он испытывает симпатию к Валласу; но у него нет такого впечатления, что его помощь могла бы быть весьма действенной перед лицом столь могущественной организации. Он даже без формы. Что же касается агентов главного комиссариата, несмотря на то, что у них на первый взгляд больше престижа, Жюар слишком хорошо их знает, чтобы оставаться в неведении, как себя с ними вести и чего от них ждать.

Относительное доверие, которое внушает ему Валлас, тем не менее не мешает ему оставаться настороже: так называемый «специальный агент» тоже может быть на службе того человека.

С другой стороны, также не исключено, что его искренность столь глубока, что он даже не знает, что произошло на самом деле.

Жюар возвращается в клинику. Ему не удалось вытянуть из Валласа ни каких-либо сведений, ни обещаний. У него все меньше и меньше надежды относительно возможной поддержки, которую, в случае беды, окажет ему какая-нибудь властная структура. Скорее уж отдадут под суд как сообщника.

Как ни крути, он тоже виновен. Выхода, куда ни посмотри, никакого нет.

Через эти разнообразные опасности специальный агент, который вначале внушал ему непредвиденные опасения, стал казаться ему, по некоторому размышлению, намного менее опасным человеком, если и не спасителем. Жюар чуть было не берется упрекать себя за собственную недоверчивость: не следовало ли ему сказать правду — в отношении которой Валлас, как кажется, пребывает в полном неведении.

Но маленький доктор вспоминает тогда о последних словах, которые вырвались у него, когда они расставались: «Иной раз чего только не делают, чтобы найти убийцу…» Он сразу пожалел о них, так как они слишком явно — гораздо явственнее, чем он сначала подумал, — подходили к нынешней ситуации. Теперь он рад, что произнес их. Благодаря ему Валлас обладает ключом к разгадке тайны; если он как следует поразмыслит и сумеет им воспользоваться, то не пойдет по ложному пути. Жюару, однако, не показалось, что он заметил, чтобы специальный агент обратил особенное внимание на эту фразу.

На Коринфской улице доктор встретится сейчас с Даниэлем Дюпоном, в маленькой белой палате. Как заведено в клинике, он входит без стука. Профессор, который был спиной к двери, вздрагивает, услышав, как он входит.

— Вы напугали меня.

— Извините, — говорит Жюар, — я вхожу как к себе домой. Сам не знаю, где была моя голова.

Дюпон, должно быть, ходил взад-вперед от кровати к окну. У него недовольное лицо.

— С рукой все в порядке? — спрашивает Жюар.

— Да-да, все хорошо.

— Не лихорадит?

— Нет-нет, все очень хорошо.

— Вам лучше бы поменьше двигаться.

Дюпон не отвечает. Он думает о другом. Он подходит к окну, отодвигает одну из занавесок — всего лишь на несколько сантиметров — так, чтобы можно было посмотреть на улицу, не рискуя быть замеченным.

— Марша все не идет, — говорит он.

— Сейчас придет, — говорит доктор.

— Да… Ему следовало бы поторопиться.

— Но у вас есть еще время.

— Да… Но не очень много.

Дюпон отпускает край занавески. Легкая ткань падает так, что рисунок вышивки изменяется. Прежде чем полностью успокоиться, вся занавесь сотрясается несколькими мельчайшими колебаниями — быстро затухающими, — едва заметный трепет.

Профессор опускает руку с какой-то медлительностью, как человек, которому потом больше нечего делать — и у которого нет никакой причины торопить свои движения. Он ждет кого-то, кто не идет; чтобы скрыть свою нервозность — и частично совладать с нею, — он принуждает себя к этой чрезмерной замедленности. Он опускает руку.

Его рука, вместо того чтобы свободно повиснуть, снова поднимается вдоль бедра, задерживается у полы пиджака, приподнимает ее, снова спускается, снова поднимается, проходит мимо и в конце концов исчезает в кармане.

Дюпон поворачивается к доктору.

Он видит свое лицо в зеркале камина и, пониже, двойной ряд выставленных на мраморе предметов: статуэтка и ее отражение, медный подсвечник и его отражение, табакерка, пепельница, еще одна статуэтка — где прекрасный борец готовится раздавить ящерицу.

Атлет с ящерицей, пепельница, табакерка, подсвечник… Он вынимает руку из кармана и протягивает ее к первой статуэтке — слепому старику с ребенком поводырем. В зеркале отражение руки идет ему навстречу. На какое-то мгновение и та и другое застывают — в нерешительности — над подсвечником. Затем отражение и рука аккуратно совмещаются друг с другом на равном расстоянии от поверхности зеркала, на самом краешке мрамора и краешке его отображения.