Амитав Гош - Маковое Море

— Его пленили?

— Либо так, либо нашли на берегу, куда его выбросило волной. Если учесть дальнейший ход событий, вероятнее второе.

— А что было?

— Он стал ладронской пешкой.

— Пешкой, сэр?..

— Да, окитаился. Женился на местной. Обрядился в простыни и полотенца. Выучил их тарабарщину. Палочками жрал змей. И все такое. Впрочем, винить его нельзя. Он был всего лишь неотесанный юнга из Шордича или еще какой лондонской трущобы. В море чуть ли не с пеленок. Быть чернорабочим матросом очень нелегко. Весь день тягаешь канаты, а потом всю ночь отбиваешься от старых педрил, охочих поживиться на халяву. Кормят только лобскаусом [69] Лобскаус, матросское рагу (мясо, тушённое с овощами и галетами) или размоченные галеты да лежалой кониной. Никаких баб, кроме «дочки пушкаря». [70] «Дочка пушкаря» — пушка, к которой привязывали наказанного матроса. После такого пиратская джонка со шлюхой и жратвой покажется раем. Вряд ли пришлось его долго уламывать — наверное, просто подсунули мокрощелку, едва он оклемался. Однако парень он был не промах, котелок у него варил. Придумал чертовски хитрую хитрость. Оденется понарядней и махнет в какой-нибудь порт вроде Манилы или Анжера. Ладроны следом, и все нанимаются на судно с недокомплектом команды: Дэнби — помощником, пираты — матросами. Разве кому придет в голову, что белый — лазутчик косоглазых? Уж капитану и подавно. А Дэнби был тот еще златоуст. Разоденется, весь в побрякушках. Корабль выходит в море — и нате вам: пиратский флаг, захват судна. Дэнби разоружал офицеров, с остальными управлялись ладроны. Пленных сажали в шлюпки и пускали на волю волн, а сами с добычей смывались. Дьявольски хитрая хитрость. Кажется, удача им изменила у мыса Ява. Удирая с добычей, напоролись на английский линкор. Почти вся шайка и Дэнби погибли. Но кое-кто спасся. Наверное, один из них и заложил эти часы.

— Вы вправду так думаете?

— Конечно. Сможете вспомнить, где их купили?

— Думаю, смогу, сэр, — промямлил Захарий.

— Когда придем в Порт-Луи, надо все рассказать властям.

— Вот как? Зачем?

— Думаю, они захотят проследить путь к последнему владельцу.

Покусывая губы, Захарий вспомнил, как боцман отдал ему часы.

— Если прежнего хозяина разыщут, что с ним сделают?

— Полагаю, к нему будет много вопросов, — ответил капитан. — Если он был хоть как-то связан с Дэнби, его повесят. Тут никаких сомнений: розыск продолжается, и любого из той шайки ждет петля.

Вскоре морская болезнь чуть-чуть отступила: многие пошли на поправку, но были и такие, кто не выказывал никаких признаков выздоровления, а все больше слабел и буквально таял на глазах. Их было немного, но они заметно влияли на других, усугубляя тяготы путешествия: видя плачевное состояние спутников, поправившиеся гирмиты впадали в уныние и вновь заболевали.

Каждые два-три дня конвоиры опрыскивали трюм уксусом и присыпали углы известью, а кое-кому из больных давали выпить зловонный тягучий отвар. Едва охранники отворачивались, пациенты его выплевывали, ибо ходил слух, что зелье состряпано из копыт свиней и лошадей, а также коровьих рогов. Во всяком случае, на самых больных, которых было около дюжины, снадобье никакого эффекта не возымело.

Следующим умер тридцатилетний медник из Баллии — некогда здоровяк, он превратился в скелет. Родственников у него не имелось, а был только друг, который сам слишком ослаб и не смог выйти на палубу, когда покойника бросили за борт.

Дити была еще очень больна, и событие прошло мимо нее, но когда умер молодой ткач-мусульманин из Пирпайнти, ехавший с двоюродными братьями, она уже начала поправляться. Спутники умершего были совсем еще мальчишки и не осмелились возразить охранникам, приказавшим вынести покойника на палубу и сбросить в воду.

Дити вовсе не хотела вмешиваться, но молчание других не оставило ей иного выхода.

— Стойте! Так нельзя, — сказала она.

— Не лезь не в свое дело! — буркнули охранники.

— Как раз мое! — огрызнулась Дити. — Пусть мертвый, но он наш, и его нельзя выкинуть как луковую шелуху.

— Чего ты хочешь? Чтобы всякому кули устраивали пышные похороны?

— Я хочу всего лишь кроху уважения… Нельзя так с нами обращаться.

— А кто нам помешает? — фыркнул охранник. — Ты, что ли?

— Если не я, найдутся другие…

Гирмиты привстали — не потому, что собирались атаковать охранников, а просто из любопытства. Но конвоиры сочли это угрозой и беспокойно попятились к трапу. Задержавшись у входа, один вдруг миролюбиво спросил: