Елена Кутинова - Кулобок

Я работаю в магазине «Чтиво» и люблю обжёвывать мозгом страницы, как иные любят обкусывать кожу вокруг ногтей. Мы продаём детективы, мыльную дребедень, словари, газеты и всё в таком роде. Под настоящую литературу в нашем магазине отведено четыре полки, которые благо регулярно пополняются, и у меня есть возможность скрашивать рабочие часы минутами интеллектуального наслаждения.

В один из особенно жарких дней, когда по скорбной случайности я трудилась на смене одна и, спасаясь от зноя массировала губы кусочком льда, в пустом салоне раздался грохот. Я оторвалась от статьи про неандертальцев и с ужасом заметила на витрине с беллетристикой огромное туловище, увенчанное испуганной головой. Жёлтое монголоидное лицо, драпированное чайными раскосыми смотрелками, было втиснуто в чёрное каре. Геометрически сложные губы, вмонтированные в лицо с опозданием, будто прикрывали прожжённую сигаретой дырочку. Тучное страшилище женского пола лёжа ковыряло в большом некрасивом ухе. Я распахнула рот и брань попёрла сама собой: — А ну вставай! Чего распласталась? Тухесом своим не верти, а то ещё что-нибудь сломаешь! Вот корова! Надо же, витрину кокнула и лежит! — От собственной грубости горчило во рту. Толстуха встала и забубнила: — Это случайно. Равновесия не выдержала — и вот…

— Ты не на улице, — ощерилась я, — это денег стоит. Деньги у тебя есть?

Денег у неё, без всяких сомнений, не было. Я вдруг расплакалась, и, не в силах вынести позора, умчалась в подсобку.

Однажды мне довелось уронить горсть мелочи в чашку с директрисиным бульоном. Подслеповатая Рада Ираклиевна сломала передний зуб о пятикопеечную монету и вычла из моего сердца сто гривен на визит к стоматологу. С этого момента я очень нервничаю на работе. Но начальству звонить было необходимо, и, преодолевая дрожь в пальцах, я сняла трубку: «Алло, Рада Ираклиевна, это Женя. Да из магазина. Здесь витрина вдребезги. Не я. Кретинка какая-то. Вы бы не могли просчитать по инвентарной смете? Рада Ираклиевна, я не специально на свою смену эти случаи притягиваю. Она же сама… Не надо высчитывать, у меня и так зарплата»… Пока меня распекала начальница, наглая чукчеобразная раскоряка дёрнула вон, сбив по пакостной закономерности ещё одну витрину. Я чуть не лопнула от ненависти к себе. Только законченная идиотка могла оставить эту великаншу в одиночестве. Любой бы сбежал на её месте.

Рабочий день подошёл к концу. Заперев магазин, я потащилась домой. Неудачный брак железобетона с ландшафтом был щедро расцвечен предвечерним солнцем. Обогнув стоянку, где ржавели грузовики с противными стариковскими мордами, я оказалась во дворе. Суетливые ручки соседки-челночницы упаковывали в багажник здоровенную сумку. В памяти неожиданно всплыло дурацкое объявление из газеты: «Люблю животных. Если вы часто путешествуете, я с удовольствием буду за ними присматривать. Взамен прошу дружбу и понимание».

— Женечка, можно вас на минуточку, — обратилась ко мне соседка,

— Вы не посидите с ребёнком?

— Конечно посижу, — милостиво согласилась я, втайне взбесившись. Ну кто мешал отказаться? Своих забот под завязку!

— Вы погуляйте с ним, а она вот-вот будет, совсем недолго… Очень вам благодарна, Женечка, время поджимает…

Она на мгновенье застыла, будто отыскивала в голове файл вежливости, в котором хранились подходящие к такому случаю улыбки, ещё раз поспешно поблагодарила, завелась со второго раза и скрылась за аркой.

Устимка ковырялся в большой луже, пытаясь утопить жёлтый мячик. Растирая по щекам жирную грязь, он упёрся в меня бирюзовыми глазками и зажурчал стихийным постмодерном: «Пошов кулобок гуять с гъязной писькой, а водитька его утонала».

Мне представилось, как Устимка пробежится в своих дерьмодавчиках по моему голубому ковру, шлёпнется на новое велюровое кресло и станет вытирать об него локти.

С трудом подавляя тошноту, я попыталась воздействовать:

— Не талапайся в луже, смотри, какой уже грязный! — Устимка нахмурился и промолчал. — Что мне с тобой делать? Может, сбегать домой бросить сумку, а ты один побудешь?

— Да, — сказал Устимка.

Преодолевая тревожные спазмы души, я внушала себе разумную безответственность. Ну что с этим крокодилёнком станется? Брошу сумку, наспех перекушу — и вниз (я на седьмом этаже живу). Не волочь же его домой, в самом деле.

— Идём со мной, — не очень уверенно попыталась я.