Фёдор Углов - Сердце хирурга

Две палаты, что поменьше других, — детские. Здесь лежат только детишки с врожденными пороками сердца.

Дети даже при своем жестоком заболевании остаются сами собой... Носятся по палате, выскакивают в коридор, запус­кают бумажного змея... Шум, крик, смех... И — слезы. Многие после вспышки «забывчивости», расплачиваются за нее болью. Другие, почувствовав одышку, садятся на какое-то время, затихают, а потом все сначала! Заметив в коридоре лечащего врача, они с ликующими возгласами бросаются к нему, что-то спрашивают, наперебой рассказывают... Детвора любит «своего» врача, ему даже прощаются все уколы и болезненные процедуры, вплоть до катетеризации. И он любит детей так, как может любить их добрый, открытый, доверчивый человек.

— Дядя доктор, уколы сегодня будут делать?

— А мне?

— А мне уже их отменили, правда? — спрашивает шестилетний Дима, перенесший операцию, один из долгожителей палаты.

— Нет, Димуша, еще не отменили. Три дня, а потом уже все! — говорит доктор и треплет малыша по волосам.

— А почему еще три дня?

— Потому, Димуша, что через неделю отправим тебя к маме с папой. Ты уже здоров, но надо долечиться...

Другие смотрят на Диму с завистью: и операцию ему уже сделали, и домой вот-вот поедет: счастливчик!

Один из тех, кто сейчас страстно, до слез, завидует Диме, — тоже шестилетний Гена Жиганов. Он лежит на койке в углу, у окна, знает, что скоро ему сделают операцию, и это будет очень больно, и неизвестно, когда еще он уедет домой, а дом его — далеко-далеко отсюда... Последнее время Гена почти не встает с кровати, ему день ото дня труднее дышать. Я задерживаюсь у его постели.

Гену я уже знаю, и что с ним — тоже. Больше того, он мой земляк, из моего родного Киренского района. И это еще не все... Давайте вспомним фамилию Жиганов...

Тут нужно мысленно вернуться к одной из ранних глав книги.

В ней, помимо всего прочего, я рассказывал о том, как на заре своей хирургической деятельности оперировал удивительного больного, поведение которого с медицинской точки зрения было трудно объяснимо. Он одолел большое расстояние пешком в тот момент, когда после прободной язвы у него образовался разлитый перитонит, и сама операция состоялась лишь спустя восемнадцать часов после прободения!

Этот больной, оставшийся, к счастью, в живых, носил фамилию Жиганов... Конечно, я запомнил его на всю жизнь!

И вот, спустя два десятилетия, ко мне в ленинградскую клинику приезжает могучий бородатый человек с мальчиком, говорит, что киренчанин и... называется Жигановым! Стал расспрашивать. Выяснилось, что он родной брат моего «крестника», а мальчик — его внук.

— Мы, Федор Григорьевич, — говорил он, — когда нас беда коснулась, порешили, что нужно тебя разыскать. Ты нашу фамилию уже спасал, послужи, родимый, еще, просим... С Генкой-то три дня по Ленинграду ходили, пока твою больницу нашли. Да вечером было, не пущают... «Мне, объясняю, доктора Углова...» А они отвечают: «Профессор завтра будет!» Перепугался прямо, нашенский ты, а высоко взобрался, признаешь ли! Но Геннадий совсем у меня сомлел, еле пекает. Стали, однако, дожидаться тебя...

— Что же брат, как он? — спросил я.

— Брат, однако, жил бы поныне, — Жиганов вздохнул. — Да прошлую осень угорел в баньке и решил искупаться, чтобы угарную дурь согнать. А уже ледок закраины припаял, холодно... Искупался брат и в простуде умер...

Так я узнал про судьбу того памятного мне больного тридцатых годов Жиганова и познакомился с маленьким Геной Жигановым.

Когда я осмотрел Гену, то сразу же подумал об аортальном стенозе. Но подумать — не установить!

— Гену готовьте к пункции левого желудочка, — говорю лечащему врачу. А у мальчика спрашиваю:

— Соскучился по своей Подкаменке? Мальчик кивает в ответ, говорит тихо:

— Дядь Федь, лечи скорей.

— Скоро, Гена, нельзя. Зато когда вылечишься, вот будешь с обрыва на санках кататься! Я ж знаю, где у вас ребята на санках катаются... Хо-орошее место!

— А мамка отпустит?

— Будешь здоровый, отпустит. Я ей письмо тогда напишу, чтоб отпустила.

— Напиши, дядь Федь!

В глазах у мальчика огоньки нетерпения... Сейчас бы ему туда, в свою Подкаменку, и бегом, как умеют без одышки бегать все остальные подкаменские ребята!

— Федор Григорьевич, — говорит лечащий врач. — Поступил Глебушка, о котором вы запрашивали. Как его обследовать и к какой операции готовить?

Врач зовет нас к постели малыша, приблизительно такого же возраста, что Дима и Гена, с синими губами и синими кончиками пальцев.