Сначала он стал безотчетно притопывать правой ногой. А через полчаса все в нем дышало музыкой, замирало и оживало вместе с ней, это было как в детстве, когда гимнасты в цирке прыгали с трапеции и словно повисали в воздухе, пока их не подхватывал партнер в последний миг.
Гитерман снова окунулся в цирк, казалось, все происходило не наяву, а на картинке.
Он отбивал ногами ритм — свой ритм. Он уже не помнил, что пришел присматривать за Ициком, исчезли все заботы, все на свете исчезло — все, кроме музыки. И только одно вертелось в голове, что-то похожее на то, что говорил Гиллеский: «Это больше, чем музыка, это сама жизнь!»
Гитерман закрыл глаза и, позабыв о ревматизме, отдался этой жизни.
Вот уж десять лет, с самого 1947 года, как управляющий обещал вкрутить в коридоре лампочку поярче той слабенькой, что там горела.
Но видно, забывал сказать хозяину, или хозяин его попросту не слушал. Как бы то ни было, но каждый раз, когда Артур Клергц возвращался домой на улицу Жарант поздно вечером, он рисковал сломать себе ногу в плохо освещенном коридоре. Он знал, что где-то здесь ступенька, но в этом самом месте было темнее всего, и он спотыкался.
Жить и дальше в таком старом доме не представлялось возможным. Поэтому Клергц с женой, владевшие лавкой неподалеку от метро «Сен-Поль», взяли кредит и купили собственную, новую квартиру. В Четвертом округе современных домов совсем не было, так что они переехали в Четырнадцатый, хотя работали на старом месте.
Но жизнь в этом благоустроенном доме как-то не задалась. Лифты часто ломались, консьержи отличались сварливым характером, ехать в лавку надо было с пересадкой, а потом жена Клергца и вовсе умерла.
Клергц остался один в своей квартире в Четырнадцатом округе, которая теперь была для него велика и наводила на грустные мысли. Когда истекли предписанные обычаем тридцать дней траура, он как бы невзначай позвонил управляющему старого дома по улице Жарант и узнал, что его квартирка на третьем этаже недавно освободилась. Он спросил, поменяли ли лампочку в коридоре. Нет, ответил управляющий, но заверил, что постарается это сделать.
И вот Клергц продал новую квартиру в Четырнадцатом округе, выплатил кредит, положил оставшиеся деньги в сберегательный банк на улице Сент-Антуан, да и перебрался опять на улицу Жарант.
В первый же вечер, возвращаясь домой после ужина у зятя, который жил на улице Тюренн, он убедился, что освещение в коридоре стало не намного лучше. Правда, тусклую лампочку заменили неоновой трубкой. Но она очень долго разгоралась — свет набирал силу чуть не через год после того, как ее включали. За это время Клергц успел споткнуться и, прежде чем упасть ровнешенько на том месте, где, как он почти забыл, пряталась ступенька, помянуть недобрым словом управляющего.
Ушибся он не сильно, но встал не сразу, а тут как раз в коридор вошла еще одна жилица, держа в руке ключ.
Ирина С. поселилась на улице Жарант совсем недавно, после развода с мужем. Увидев, что кто-то копошится на полу, она, то ли с перепугу, то ли потому, что была женщиной опытной, знала жизнь и не собиралась отступать перед каким-то пьянчугой или наглецом, со всей силы пнула ногой лежащего:
— А ну, убирайтесь отсюда!
Клергц поднялся, потирая спину. Неоновая лампа еще не разгорелась как следует, но уже мигала, так что кое-что можно было разглядеть.
Ирина в ужасе прижала руку ко рту и забормотала:
— Простите, мне так жаль, я приняла вас за… Я приняла вас… — Ей не хотелось обижать его: — …за кота!
Клергц, еще не совсем опомнившись, выпалил первое, что пришло на ум:
— Вы обращаетесь к коту на «вы»? — Он еще раз потер спину и сказал что-то более внятное: — Это из-за света. Я сто раз говорил управляющему, что в коридоре ничего не видно.
— Да, я тоже заметила, — отозвалась она. — Я живу здесь почти два месяца, с тех пор как… развелась… и каждый раз, когда возвращаюсь из кино, примерно раз в неделю, вспоминаю про эту темноту. Придется завести фонарик, как у билетерши.
Она прыснула. Клергц рассмеялся. Он присмотрелся к ней. Красивая, приятная и еще молодая. Лет пятьдесят, не больше. Она упомянула о разводе — и Клергц счел нужным проявить сочувствие:
— Давно вы… с вашим мужем?.. Одинокой женщине в наше время живется непросто. Я тоже, знаете ли, потерял жену. В Четырнадцатом округе. Там все не так, как здесь…
Ирина мало что поняла из его слов, но уловила добрые намерения и тоже прониклась к нему симпатией. Он был еще молод — лет шестьдесят, не больше.
Читать дальше