Александр Бялко - Изнанка

– Пробегала – вон туда, – невозмутимо ответил ведущий «Леса чудес».

– Спасибо, – на бегу поблагодарил Паша.

– Да не за что, – ответил знаменитый Янукович и как ни в чем не бывало продолжил: – Есть такая буква!

Кенгуру оказалась зажатой в угол, дальше было дело дрессировщицы справляться с беглянкой. Паша обнаружил, что в студии находится не один, а четыре Януковича.

– Что это у вас столько Януковичей? – поинтересовался Паша у какого-то без дела стоявшего сотрудника «Леса чудес».

– А это шоу близнецов. Набрали похожих на Януковича, одели в смокинги и вот к первому апрелю выпустим передачку. Шутка это, – добавил сотрудник, видя, что Паша ничего не соображает.

– Да, хорошо, – пробормотал Паша и пошел расхлебывать свое горе.

В комнате его уже ждал Гознов, нервно курящий сигарету в эпицентре жуткого разгрома. Дрессировщица бинтовала хвост кенгуру, редакторы подметали осколки, молодые администраторы выкидывали обломки стульев.

– Нет, кенгуру не подходит, – сказал Гознов. – Завтра попробуем мартышку.

Развернулся и ушел. Паша сел в угол на оставшийся стул и попытался сдержать себя и не расплакаться. Старшая редакторша, чтобы утешить Пашу, а может быть, чтобы успокоиться самой, стала вспоминать историю из личного телевизионного опыта.

Если кто-то думает, что он хоть что-то понимает в телевидении, то пусть скажет, проводил ли он хоть раз прямой эфир. Это высший пилотаж. Во времена застоя, если кто застал такие, прямого эфира не было совсем. Даже хоккей транслировали с пятиминутной задержкой, так что лучших хоккейных драк мы не видели. До сих пор такие трансляции называются хоккейным форматом.

Мы начали работать в прямом эфире с начала перестройки. Мы – это знаменитая тогда передача «Ничто, нигде и никогда!» и наш учитель – режиссер Тормошилов. Так вот, прямой эфир – это как танец. Нельзя остановиться и присесть отдохнуть, нельзя даже споткнуться.

В московском бизнес-центре готовился новогодний выпуск передачи. Заканчивался 1990 год. На дворе 31 декабря. В японском ресторане центра в самом разгаре была подготовка передачи. Часа в четыре дня официанты разошлись, метрдотель сдал помещения телевизионной группе, и началось превращение ресторана в телевизионную студию. Ужасно люблю этот момент! На глазах один мир превращается совсем в другой, сказочный и нереальный. Постановщики носят и прибивают какие-то детали декораций, мебель, стулья, скамейки для публики. Световики ставят бебики. Звукорежиссер говорит: «Раз, раз, Юра ответь, если меня слышишь». Операторы молча ставят камеры. Словом, волшебные превращения, которым позавидовали бы сказки «Тысяча и одной ночи». Поэтому я и пошла работать на телевидение. Из-за этого чуда превращений.

К тому времени я уже была старшим редактором. А старший редактор на советском телевидении – это все. Ничего нельзя, а отвечаешь за все. Смешно сказать теперь, но самой приходилось мыть сортир. Нанять кого-то денег не давали, а чистоту требовали. Наш любимый монстр орал, что у нас важные гости сходить в туалет не могут! И я брала тряпку – и вперед. За важных гостей отвечала тоже я.

Есть тогда было нечего – в магазинах очереди и на прилавках пусто. В голове одна мысль: а детям что поесть будет? Приехали мы из «Останкино», не евши с утра, и с моей подругой художницей Татьяной начали рыться по ящичкам официантов, в надежде найти что-то съедобное из украденного ими за день. Да, поесть нормально в бизнес-центре было невозможно: все за доллары, а мы тогда еще и не знали, как они, эти доллары, выглядят. Нашли мы массу интересных вещей, которые хранили у себя на рабочем месте официанты: украденную посуду, вилки, ложки, какие-то часы, запонки и кольца, наверное, забытые клиентами, но все несъедобное. Наконец в одной из тумбочек мы находим целую вазу свежей черешни. Это в конце декабря! Мы и в июле-то этой черешни тогда не видели! Ресторан был устроен так, что отдельные кабинеты отгораживались полупрозрачным зеркалом. Как в американских фильмах про опознание преступников. Кто сидит в кабинете – видит зал, а кто в зале – не видит, что делается в кабинетах. И вот мы сидим с Татьяной в кабинете и, как голодные вороны, со страшной скоростью едим эту черешню. Только косточки летят. И на наших глазах зал ресторана трансформируется. Через несколько секунд черешни кончились, и надо было приниматься за работу, тем более что на съемочной площадке появился Сам. Небрежно кинув пальто референтам, бросив дипломат со сценарием на пульт режиссера, он сел в режиссерское кресло.