Елена Черникова - Скажи это Богу

Мне было очень трудно, но хвататься за любые соломинки не хотелось: если уж как встретишь год - так и проведешь, то что говорить о как встретишь век? Тем более о как встретишь тысячелетие?..

Теперь я знаю, как я встретила ночь с 31 декабря 2000-го на 1 января 2001-го. В пяти метрах от входа в отель - Адриатическое море. С балкона видны: слева - Хорватия, справа - Италия. Плавание в бассейне с булькающей морской водой. Смятение чувств в обстановке пятизвездочного отеля, с новыми часами на руке - позолота, сапфировый кристалл на рукояточке подкрутки стрелок. И на банкете, прямо под бой часов наступающего века, нарастающая тревога от чеканных слов случайного соседа справа, московского миллионера: "Я никогда не видел других людей, особенно женщин, обладающих такой степенью внутренней свободы, как вы, Алина..."

У меня тогда, при Григории, было три основных нормальных состояния. Все остальные - промежуточные или подготовительные.

Эти три таковы: русские слова, любимый мужчина и красное вино. Если я не пишу, значит, занята любовью. Если не занята любовью и не пишу, то мной занято красное вино. Если ни то, ни другое, ни третье, значит, я потеряла крышу и умираю.

У Григория репертуар был не шире моего: либо он ваяет (рисует, снимает кино, фотографирует), либо путешествует, либо отдается каким-нибудь новым системам тотального очищения тела.

Дело в том, что когда творческий кризис приходит к талант?ливому человеку, то он страдает, пьет святую воду, некоторые водку, иные ложатся в клинику неврозов, - от каждого по возможностям.

Но когда кризис чего угодно налетает на гения, - это полная труба. (Интересно, как перевести это на англий?ский?) Естественно, труба не только для гения, но и для всех его родных и близких, если таковые еще остались. Поэтому гению еще в детстве приходится выбирать очень узкий поведенческий репертуар в два-три основных занятия, чтобы в случае кризиса не терять времени и сил на поиск клиники неврозов, а мигом соскольз?нуть в соседнее, нормальное для гения поведение. Гений просто обязан всячески упрощать свою систему и сужать канал связи с этим миром, чтобы расширить - с тем миром, который обрек его на участь живого транслятора. Как встретите разностороннего человека, знающего сто языков, играющего на десяти инструментах, вышивающего гладью, увлекающегося лыжами, теннисом, разбирающегося в лошадях, женщинах и редких монетах, - будьте уверены: этот счастливчик - талант. А не гений. Не Григорий.

Конечно, он был чрезвычайно нестабилен в сексе. Получив удовольствие - а получал он сильно, - он как бы призадумывался: а что это мы тут сейчас сделали? Нечто довольно-таки смешное, не правда ли?

По указанной причине рассчитывать на него как на постоянного любовника или, упаси Боже, мужа - было невозможно. А пить с ним красное вино - очень скучно. От первой рюмки любого алкоголя он хотел спать. И засыпал. Даже если глаза его продолжали смотреть, а губы говорить. Да и не люблю я делиться красным вином. На это занятие мне компания не нужна абсолютно.

Но что до моего первого основного дела - тут Григорий был мне очень нужен.

Первое и важнейшее мое дело, как сказано выше, слова. Лучше письменно, однако устно тоже приятно. (Про звериную любовь к радио уже упомянуто.)

У меня плохое зрение. Я ничего не понимаю в живописи. Я в музеях изобразительных искусств - это вы?брошенные деньги. Говорят, мир прекрасен. Может быть. Говорят, художники призваны отобразить это, в чем я не разбираюсь совершенно.

Три года Григорий в самых жестоких формах пропагандировал среди меня то же самое: не думай! И тут еще - циничный плакатик из редакции. Словно ему в помощь. Доходчиво, без кровопролития.

- А что мне делать? Я все время думаю...

- Ну и дура. Редкостная.

- "Не думай"! А что же делать? Да и радио...

- Жизнь научит, - жестко обещает он. - А радио надо бросить.

Потом показывает мне свое новое кино.

Реагируя на видеоживописные кадры, начинаю словами я думаю, что...

- В самом деле? - саркастично уточняет он. - А не пошла бы ты...

Он все-таки отучил меня от думания. Он показывал мне прекрасные картины прекрасного мира, отчего у меня начинали болеть ослепленные его красками глаза, я кидалась к нему на шею и начинала целовать его глаза, которым с каждым днем доверяла все больше и быстрее. Он терпел сколько мог. Затем выставлял за дверь и на полгода прерывал связь.

Он ждал, когда же я перестану думать. Это он так формулировал. Он был убежден, что Бог создал меня для недумания.