Елена Черникова - Вишнёвый луч

Вот бы нашёлся умелец-негодяй, кто избавил бы читающую публику от переписчиков!

Вот бы так: написал побасенку - и назавтра об этом знают во Вселенной. И говорят: а вы знаете, что вчера Джованни наконец излил свою душу? Ах, нет, мы не знали. Неужели излил? Так-таки и излил? И что от души осталось? Ха-ха-ха.

А правда: переправить это всё - всем, как снадобье...

И все любовники Земли, когда невмочь им будет дотянуться до ненаглядных тварей и возлюбленных колен - прочтут отчёт любовника, прожившего чуму, но не прожившего Марию, и Неаполь...

Ах, кажется, я ударяюсь в стихоплётство.

Мария, тварное издание Адамовой подруги! Бессмысленная талия твоя.

Моя душа, как кошка, намурлычет мелодий тебе пять иль сто, порадуйся, Мария!

Моя душа змеёй обнимет-обовьёт изножье, изголовье, изжелудочье твоё, изселезёночье, ах, как тебя достать оттуда, из могилы...

Я построил бы тебе саркофажик из этих кирпичей. Моя рукопись, умноженная фантастическим мастером и облаками, моя рукопись ляжет вокруг тебя и будет вечно спать с тобой, и буду я твой вечный муж. Ха.

У ВСЕХ СВОИ ПАЛКИ

- Вчера всё, что блестит, было объявлено золотом. Я еще не знаю, как относиться к этому, но каменный ужас объял меня и что-то нашёптывает прямо в ухо. Этот ужас ведёт себя, как хулиган в подворотне, но я чувствую, что будет и кое-что похуже. Надо, внученька, послушать новости. Возможно, что-то произойдёт и в жизни бриллиантов. Может быть, их объявят газами.

Бабушка зажмурилась.

- Ничего страшного, - говорит внучка. - Всё едино.

Это диалог другого дня. Он полон эмоций. Прекрасный день.

За окном громыхнуло фейерверком. Взвились рассыпчатые ракеты. Посыпались цветные веники. Комната озарилась.

"Может. Возможно. Могучий. Могущество. Мочь. Мощь. Мощи.

Власть. О, как её хотят мои соплеменники! А недавние выборы! Огромная толпа кандидатов шевелилась, аки планктон под носом у голубого кита. Болтливый мелкий криль... Пока животное готовилось к завтраку, спесивый корм вёл яростные и нелицеприятные дебаты об устройстве прекрасной жизни в окружающем океане. Потом громадный зверь втянул полморя солёной воды вместе с дебатирующим крилем - и выплюнул очищенную воду. Теперь - тишина. Переваривание".

Я сказала бабушке, что мне привиделся голубой кит.

- Это детское сравнение, - ответила она. - Нам за такое поставили бы неуд. И зачем ты думаешь о власти...

- А мне нравится. Вся страна теперь будет смотреть в тоскливо-щенячьи глаза остатнего непереваренного планктона. И как не надоело! Непереваренного - всего-то несколько штук особей, остальные прошли с потоком, но эти самые некоторые, оставшиеся за губой, вне китовой утробы, почему-то чуть не плачут. У них теперь - зеленоватые обвисшие скулы, и возраст появился. Волосы белеют даже у самых отпетых брюнетов. Чудо-юдо-рыба-кит, такое большое и могучее, могутное, мощное, возможностное животное, полное чарующих тайн, почему-то привлекает этих страдальцев исключительно своей утробой! Манит внутрь, в темноту, в изоляцию. Чудно. Невероятно.

Я закипела, разговорилась, а бабушка терпеливо ждёт. Потом поправляет меня:

- В утробе кашалота - не кита голубого, а кашалота, - находится драгоценная амбра. Как ни прозаичен его кишечник, амбра закрепляет аромат парфюма навек. Мстительный кашалот может целиком, не жуя, проглотить человека. А голубой кит не может. Говорю же, твоё сравнение путаное, поверхностное, без глубины. Журнали-и-и-и-стка! Из тебя вряд ли получится литератор. Ты, случаем, не демократка? Давай опять поговорим о мужчинах?

- Ну... давай, - печально согласилась я. Бабушка всегда права. - Говори. Если уж о власти не хочешь.

- В Америке был большой чиновник, ныне пенсионер, Генри, очень умный, высокооплачиваемый. Он однажды сказал в интервью, что самый верх мужской сексапильности - власть.

- Бабушка!

- Я сама читала. Лет десять назад. У нас в стране тогда уже можно было печатать всякие американские признания, поскольку отменили цензуру. Я газету с интервью Генриным давно потеряла, точнее, выбросила, поскольку тогда было очень много газет с половыми вопросами и ответами; бедная публика насыщалась пылью, оставшейся от запретов прошлого. И я тоже.

- Бабушка! "Пыль от запретов" - это литературщина. Бездарная.

- Зачем хранить газету? - Бабушка не слушает моих ремарок. - А теперь думаю: зря выбросила. Показала бы твоему крилю и сказала: вот, видите, это же ваши истинные мотивы к власти! Гиперсекс! Это сам Генри сказал, а уж он-то знает.