Денис Драгунский - Ночник. 365 микроновелл

Прикрывают цветочками, и всё.

Возвращаюсь в Москву без денег, без документов.

Совсем раннее утро. Пять, начало шестого. Автобус останавливается, я выхожу.

Автобус вроде тех, которые возили пассажиров из аэропортов к аэровокзалу на Ленинградском проспекте. Наверное, сейчас таких уже нет, или почти совсем нет, потому что к аэропортам ходят электрички.

Кстати, в автобус меня посадили из милости: денег у меня не было.

Я стою под эстакадой, которая идет от Остоженки к Комсомольскому, поверх Садового кольца. Жду, когда откроют станцию метро. «Парк Культуры», радиальная.

Денег нет, чемоданов и сумок тоже нет. Хотя нет!

Какие-то сумки всё-таки есть, но нет самого главного – нет портфеля. А в нем бумажник.

Готовлюсь к тому, что сейчас придется просить контролера, чтоб пустил бесплатно, придется рассказывать про свои злоключения…

Начинаю вспоминать, как это случилось. Вспоминаю какую-то внезапную ужасную спешку, какое-то «быстрей, быстрей, а то все здесь останемся!», какой-то бег, чуть ли не на ходу натягивая и застегивая одежду.

Рядом со мной, под этой эстакадой, стоит и тоже ждет открытия метро какая-то женщина. Вернее, обыкновенная тетка. Похожа на простую русскую бабу. То есть самая настоящая простая русская баба: нос картошкой, рыжая крашеная челка, конопатый лоб; закутана в серый шерстяной платок.

Она достает из кармана мелочь и приговаривает: «Сейчас пятачки поищу, вот, вот пятачки на метро у меня».

Люди, которые к тому моменту уже скопились под эстакадой, двинулись к метро, потому что оно открылось.

Я сначала хочу попросить у нее пятачок. Но тут же соображаю, что в метро уже сто лет нет никаких пятачков. Уже давно пятачки заменили на жетоны, а жетоны – на магнитные карточки. И пятачков – таких больших, медных – давно уже нету.

Кто же она такая, обыкновенная тетка, простая русская баба, которая приготовила пятачки на метро? Конечно, она шпионка.

И я кричу этой тетке: «Да ты шпионка! Милиция! Вот шпионка!»

Она злобно зыркает на меня и скрывается в толпе.

Я смотрю ей вслед, вспоминаю ее внешность – и понимаю, что никакая она не русская тетка, а типичная англичанка.

Учительница иностранного языка грозит мне пальцем.

Какого языка? Не помню. Кажется, английского.

Это частный урок, у нее дома.

У нее очень красиво – в комнате, где мы сидим. Старинная люстра. Тонкий блеклый ковер. Книжные полки до потолка. Книги с красивыми корешками. Да!

Книги английские. Значит, да, конечно, урок английского.

Она черноглазая, яркая, с пышными волнистыми кудрями до плеч.

У нее большие руки с черными волосками на запястьях и выше. Она курит. Когда она грозит мне пальцем-правым, указательным, – я вижу желтое пятнышко никотина на суставе; так бывает у завзятых курильщиков.

И вижу, как вздрагивают слабо сидящие кольца на ее пальцах.

Из чего я делаю вывод, что эти кольца ей достались от ее мамы.

Она как будто понимает, о чем я думаю, и злится, и грозит пальцем еще сильнее.

Она похожа на мою учительницу латыни Валентину Николаевну Ч., только та была добрая и веселая, а эта – злая.

" Очень тяжелый сон, даже записывать не хочется. Но придется. Итак… "

Женщина, немолодая, но очень ухоженная, тщательно одетая и накрашенная, сидит за столом напротив меня, сидит боком, сильно нажимая бедром на край стола-стол очень низкий, так, что столешница глубоко врезается в ее полное бедро, – и говорит мне неприятные вещи. Как будто по списку. Загибая пальцы.

Что у меня нет профессии и карьеры, что я всю жизнь гонялся за небольшими деньгами, именно за небольшими, что особенно смешно, глупо и бесперспективно.

«Тысчонку тут зашибил, тысчонку там перехватил!» – говорит она насмешливо и презрительно. Ничего не планируя, не рассчитывая, ни о чем не думая.

Что пишу я очень средне. На уровне хорошо образованного, начитанного, грамотного человека, но не более того. И что только моя знаменитая фамилия – кстати говоря, полученная мною от отца, который-то и заработал нашу фамильную славу, а я теперь ею пользуюсь, – только фамилия позволяет мне держаться на плаву.

Только из-за этого со мной разговаривают в редакциях, из-за этого меня печатают и читают тоже: «Ну-ка, что там этот младший Драгунский понаписал?»

Что в отношениях с людьми я беззаботен и легкомыслен, что я не умею дружить, не понимаю, что дружба – это тоже труд, душевный труд прежде всего. Что для друзей надо стараться, надо чем-то жертвовать, надо тратить на друзей свое время и, главное, душевные силы. Даже если неохота, некогда, плохое настроение и так далее – надо что-то делать для друзей, да хотя бы звонить им, узнавать, как дела, не надо ли чего… «Потому что иначе это не дружба, а болтовня с собутыльниками!» – говорит она. А я никогда ни для кого не старался, ничем не жертвовал, поэтому и настоящих друзей у меня нет.