Алексей Исаев - Солнца нет

Мысли и ноги быстро привели меня по истоптанному много раз маршруту к лавочке, что сколотили под раскидистой ивой у речки. Метр от неё, и тут же обрывается берег, омываемый светло-зелёной водой. Сел, закинув ногу на ногу, закурил.

Мужичок на лодке проплыл мимо.

«Так, во-первых, вечером надо выцепить Стаса и расспросить, кто такие и сколько их, и дать ему поручение. Второе, отправить сегодня же тёте Нине срочную телеграмму и попросить, чтобы она завтра утром в назначенное место принесла деньги, что лежат в тайнике. Ночку где-нибудь проведу, благо что на дворе лето. Можно было бы, конечно, через Стаса передать ей об этом, но что-то я ему не доверяю».

Прошёл к городскому пляжу, который находился недалеко, рядом со старым навесным мостом, от которого осталось одно название. Лишь несколько рыбаков скрашивали этот унылый пейзаж.

Заглянув на почту, сделал то, зачем сюда и пришёл.

«Я босяк, бредущий зимней ночью, под мёрзлой луной, и крохи рассыпанных звёзд освещают мой путь по снежной дороге. Я загнанный зверь, не нашедший тепла и просящий его у холодной ночи, мне полнолуние сопереживает в одиночестве. Я бродяга, уставший плакать, теперь смеюсь над жизнью...» – пронеслись мучительные мысли в раздираемой, истерзанной голове Меньшикова.

Он с облегчением осушил стакан холодной водки и с остекленевшими глазами начал зажигать толстые свечи, расставленные повсюду в мастерской, словно в древнем храме; огоньки света, будто щупальца обхватили пространство стен. А за ним большими томными глазами наблюдала роскошная, голая китаянка, походившая на языческую богиню, восседающую на мягком ложе. Евгений, закончив воспламенять языки свеч в её честь, зажёг благовония и по тёмной комнате разнёсся мягкий аромат лотоса и жасмина. Меньшиков подошёл к холсту, и ещё семь дней назад, он помыслить не мог, что такая женщина будет рядом с ним. Ведь тогда сидя в парке Белинского и читая «Илиаду» Гомера, он ничего вокруг себя не замечал и лишь изредка бросал осмысленные взгляды в пустоту. Приятный смех отвлёк его. Увидел очарование. Обомлел... Прелесть шла навстречу в сопровождении двух подруг, щебеча с ними на родном языке. Подул лёгкий ветер, растрепав, странницы его книги, как угольные волосы иностранки, Меньшиков не видел, он уже ничего не видел, кроме этих раскосых глаз с точёными чертами лица. Что-то помутилось в его воспалённом рассудке, сам не помня себя, не обращая внимания на собственный вечно диковатый вид, мужчина поднялся со скамейки и встал на пути девушек. Те непонимающе уставились на странного небритого субъекта, а он, безумными глазами, глядя на свою избранницу, с жаром проговорил:

– Послушай, хочешь остаться бессмертной на века? Чтобы твоя красота была нетленной и сводила с ума целые поколения мужчин? Я могу сделать тебе такой подарок, потому что я – настоящий художник, не тот, кто пишет глупые квадраты, а тот, кто способен отобразить весь блеск твоих чудесных глаз!

Меньшиков схватил ручку опешившей китаянки, вложив в ладошку визитку. Девушки, испугавшись его напора, поспешили уйти.

– Позвони мне! Позвони мне обязательно, принцесса, пожалуйста, позвони! – сполз на колени Евгений, крича ей вслед.

Стоя на коленях, он смотрел им в спины в надежде, что она подарит ему взгляд. Ему было наплевать, что на него сейчас глазеют люди. Но красавица не оборачивалась. Она удалялась от него всё дальше и дальше, отчаяние росло в его душе. Нахал потерял последнюю надежду, прежде чем дождался своего, но китаянка, оглянувшись, кинула ему короткий взгляд, исчезла.

Взяв кисть в руку, творец стал выводить обольстительный образ китайской натурщицы. Донгмэй Цинь смотрела на небрежно одетого художника, ей нравилось наблюдать за красивым мужчиной, ей нравилось чувствовать его влажный взгляд на её прелестях, она ощущала стыд, дававший огромное наслаждение. Она маняще улыбалась мастеру, девушке доставляло сильное удовольствие гадать про себя, какую именно часть тела пишет он сейчас. Евгений тоже думал о ней, впервые за долгое время, отвлёкшись от ядовитых мыслей о неведомой тюрьме. Они настолько въелись в мозг, что как-то даже это таинственное заведение привиделось ему во сне, в виде жуткой беспредельной каторги, где люди потеряли своё право на жизнь. Страдания и мучения пронеслись ураганом перед ним, после чего он проснулся в холодном поту. Евгению очень хотелось, чтоб злой кошмар не повторился, но, к сожалению, люди не умеют управлять своими снами. Наверное, Меньшикову не удалось бы победить сгущающуюся над собой черноту неприятных видений, если б в один дождливый вечер не раздался телефонный звонок.