Владимир Войнович - Дваплюсодин в одном флаконе (сборник)

Не помню кто. (Прим. 2010 года.)

Не помню кто. (Прим. 2010 года.)

Переводчица Елена Калашникова. (Прим. 2010 года.)

В это время отношения между СССР и Китаем резко ухудшились, и Мао Цзэдун из друга Советского Союза превратился в его заклятого врага. (Прим. 2010 года.)

Именно Иванько был одним из тех, кто вел за границей переговоры о присоединении СССР к упомянутой конвенции.

Высказывание Иванько напомнило мне письмо из провинции одного преследуемого властями баптиста. Начальник местной милиции высказал ему великолепное соображение. «Толстой, – сказал он, – тоже был баптистом (!). Но он не противился злу, а вы противитесь».

Калашникова. (Прим. 2010 года.)

Константиновский. (Прим. 2010 года.)

Мне неловко повторять этот эпитет, но я делаю это не из хвастовства, а для характеристики Козловского.

В то время. (Прим. 2010 года.)

Та же Ильина. (Прим. 2010 года.)

Владимир Лакшин.

На самом деле Иванько владел английским гораздо лучше. (Прим. 2010 года.)

Это сказал В. И. Ильин, но в данном случае я не хотел его назвать. (Прим. 2010 года.)

Юрий Кузменко. (Прим. 2010 года.)

Одним из двух был ученик моей жены Ирины, десятиклассник Егор Гайдар. (Прим. 2010 года.)

Я имел в виду, что обращусь к иностранным корреспондентам, чего тогда советские власти в некоторых случаях боялись. (Прим. 2010 года.)

Не нашел места рассказать, как я выдурил ее у управдома.

Это был Владимир Вайншток, автор сценария фильма «Мертвый сезон», который повел себя решительно, показал, что Иванько не боится, и намекал, что у него есть поддержка в «высоких» сферах. (Прим. 2010 года.)

Что он вскоре и сделал.

Без особой натяжки можно сказать, что этот конфликт (в ряду нескольких подобных) обострил мои отношения с руководством Союза писателей и стал вехой на моем пути в гостиницу «Метрополь», где два единомышленника Иванько (а может, и его дружки) от имени КГБ угрожали мне убийством и продемонстрировали один из возможных способов (см. мой отчет об этом увлекательном происшествии в следующей части данного сборника).

Так в начале девяностых называлось ФСБ. (Прим. 2010 года.)

Само это заседание и затем следующее – секретариата Союза писателей РСФСР – состоялись в такой тайне, что никто из участников и доныне о нем ни разу не проговорился, а некоторые, не зная, что у меня есть протокол с их именами, уверяют меня в безупречности своего поведения во все времена.

Это все намеки на некоторые конкретные делишки тогдашних секретарей.

Некоторое время спустя И.В. Морозов повесился после какого-то, как я слышал, скандала в издательстве.

Виктор Николаевич Ильин (1904 – 1990), в двадцатых – тридцатых годах служил в органах госбезопасности, достиг чина, соответствующего званию генерал-лейтенанта, был арестован, просидел лет, кажется, десять, в описываемое время был секретарем Московского отделения Союза писателей РСФСР по организационным вопросам.

Я заметил, что многие люди воспринимают то или иное суждение автора о себе самом как неизменное на все времена. Между тем мое отношение к политике в течение моей жизни менялось много раз – от полного равнодушия к пристальному интересу (но без желания лично вовлечься) и наоборот.

Центральный государственный архив литературы и искусства.

Не могу перевести иначе, как «склонный к улетучиванию».

Когда я находился на дне советского общества, моя несовместимость с ним в глаза не бросалась, но стоило мне чуть-чуть всплыть, она стала очевидной и вопиющей.

Недавно я прочел отрывок из мемуаров А. Чаковского, где написано, что Чхи (так звали этого человека в его кругу) «был хороший доброжелательный человек … когда он стоял перед необходимостью (интересная перед некоторыми возникает необходимость … – В.В. ) сделать журналисту добро или зло, Чхи выбирал добро».