Ирина Ульянина - Все девушки — невесты

— Мирошник, ты? — уточнила неуверенно.

— Ну, естественно, я!

— Чуть не задавила. — Из меня, как каша из волшебного горшочка, полезла обида, подсоленная испугом.

— Лахудра ты этакая, чего прешь буром? — набросилась на Линку пожилая пешеходка. — В милицию хочешь? Я номер твой машины крепко-накрепко запомнила! Сообщу куда следовает!

— Простите бога ради, машина новая, необъезженная, я пока просто не привыкла к управлению. — Улыбка сползла с гладкой физиономии Мирошник как с гуся вода. — Тормоз выжать не успела… Зачем нам милиция? Давайте я вас лучше подвезу.

— Меня не надо, — выставила я ладонь как щит, обороняясь. — Мне только через дорогу перейти. Да и опасно с тобой кататься, Линка!

Нечаянная встреча ничуть не обрадовала. Мы с Мирошник и в студенческие-то годы не дружили — она держалась слишком заносчиво, явно завышая себе цену. К тому же увела моего любимого Аркашу Гольдина… А после института необходимость общаться вовсе отпала — я ее видела всего один раз, на вечере встречи выпускников.

— Я согласная, свези! — пошла на мировую неизвестная бабуля. — А то мне далеко чапать, аж до улицы Котовского, до самого сада Кирова! Ноги, чай, не казенные…

Линка приоткрыла заднюю дверь, и грузная попутчица пропихнула меня вперед, на сиденье с бархатистой обивкой, придавив к окну своим весом. Содержимое ее кошелки дурно пахло — хоть нос зажимай. Я потупилась, ругая себя за то, что согласилась на эту никчемную поездку. А бабка, развалившись, млела от удовольствия, молола языком про золовку, которая ее заждалась, и про деда, который ее не отпускал.

— Померанцева, ну рассказывай, как ты? — грубо перебила ее Лина.

Что можно ответить на абстрактный вопрос: «как ты»? Я пожала плечами: нормально. Мирошник пристально, с пристрастием разглядывала меня в зеркальце над ветровым стеклом. Мое внимание, в свою очередь, привлекло кольцо на ее руке, лежавшей на окружности рулевого колеса. Крупный прозрачный камень светился изнутри, выбрасывая снопы искр, взмывавших вверх, словно маленький фейерверк. Чудо, до чего красиво!

— Южноафриканский голубой бриллиант, любовник подарил, — заметив мой интерес, пояснила бывшая однокурсница. — А ты что подумала — стекляшка, фианит?

— Нет…

— Брильянт? — ошалело переспросила старушка. — Вот жисть пошла: одним любовники брильянты дарят, а другим пенсии на хлеб не хватает! Где же справедливость, елки-моталки?!

— Кстати, мне нужно купить хлеба, — вспомнила я.

— Да ну, брось! Зачем тебе хлеб? Это же дико вредно — дрожжи, пустые калории. — Линка опять чуть не проехала на запрещающий сигнал светофора.

— Тут, тут сворачивай, — панибратски похлопала ее по плечу, обтянутому карамельно-розовым трикотажем, пенсионерка. — Заезжай во двор направо, да посигналь погромче. Пущай все видят, с каким почетом Варькину сноху возют!

Сигналить не потребовалось — Варька сидела на лавочке в окружении таких же досужих старушек, воспринявших наш приезд как явление Христа народу.

— Батюшки-светы! — воскликнула она, прижав к сморщенным щечкам растопыренные пальцы.

— Прощевайте, девки! — точно закадычная подруга, изрекла наша бабуля. — Ехайте с миром, будьте здоровеньки и дай вам Господь добрых полюбовников!

— Бред какой-то, — вырвалось у меня.

— Это ты зря, Померанцева! Неужели тебе не нужен добрый любовник? — ехидно усмехнулась Мирошник и стронула свой понтярский автомобиль.

— Нет, не нужен и никогда не был нужен. Мне мужа достаточно.

— По-прежнему живешь с Зарубиным?

— С Зарубиным, с кем же еще… Коней на переправе не меняют.

— Смешная ты!.. Еще как меняют! Я лично уже трех коней сменила и собираюсь взнуздать четвертого.

Возможно, я и вправду смешная. А она — разве нет? Каждый из нас по-своему смешон… Я постаралась утихомирить раздражение, мысленно уговаривая себя: да, некстати попалась эта противная Мирошник, напугала до полусмерти, отняла время, но надо быть терпимой. Ничего, скоро от нее отделаюсь… Сказала ей:

— Конечно, Линочка, взнуздывай! Ты, как всегда, прекрасно выглядишь…

— А ты, дорогая, совсем опустилась: одета черт-те во что, за кожей не следишь и прическа — полный отстой. Как тебя только Зарубин терпит?

Какой она была, такой и осталась: высокомерной стервой! Вынудила меня оправдываться — дескать, это я в данный момент не в форме, а обычно белая и пушистая, как тополиный пух. И дочка у меня — умница и красавица, на факультете социологии успешно учится. Линка скептично оттопырила нижнюю губу, давая понять, насколько ее не колышут чужие дети.