Ирина Ульянина - Все девушки — невесты

— Как зовут ту русскую? — насторожился Маурис, чье сердце засаднило от ревности.

— Имя Лилия, как цветка. Аха, аха, — закудахтал Халид, приглаживая указательным пальцем мокрые щетинистые усы. — Аха! Но настоящие лилии лучше!.. Мои цветы девять месяцев в году растут в мой сад и круглый год — в мой апартамент! Я иметь пятнадцать сорт амариллис…

— А я имел русскую женщину, — неожиданно перебил его Хильдеринг, переставший себя контролировать, пивший скотч, как воду.

— Аха?! — почему-то обрадовался араб, жестом округленных пальцев изобразив женскую грудь на уровне своей груди. — Хороший фемина?

— Прекрасный! — горячо подтвердил Хильдеринг, переходя на тот же ломаный язык.

— Фемина нужна несколько минут в день, а цветы — всегда, — заспорил Халид. — Жизнь цветка коротка и прекрасна, как жизнь человека…

Маурис перестал поддерживать бессмысленный диалог: цветы ему были безразличны, зато неудержимо захотелось услышать Софи, удостовериться в том, что она его по-прежнему помнит и любит. Голос у нее глубокий, как море… Боже правый, как дивно она пела на яхте! Пела про капитана и называла его своим капитаном, смотря своими огромными глазищами с таким благоговением, что душа переворачивалась!.. Если бы Хайди хоть иногда проявляла подобную пылкость, подобное почтение! Но нет, она только школила его, точно провинившегося матроса… Жена холодна, как Северное море, а Софи ласкова, как теплые шелковые волны Средиземноморья… Из привычного, почти инстинктивного страха перед Хайди он накануне вылета заперся в кабинке туалета турецкого аэропорта Даламан и порвал визитку русской любовницы. Утопил клочки в унитазе, но прежде постарался запомнить код и номер…

Оставив на стойке крупную купюру, Хильдеринг вторично простился с арабом и заспешил к уличному телефону-автомату. Глядя на панель с кнопками, задумался… Палец норовил промахнуться, попасть не на ту кнопку. Но — о, чудо! — номер соединился.

…В то время, когда в нидерландском городе Апельдорне перевалило за восемь часов вечера и дождь окончательно слился с мраком подступившей ночи, в сибирской столице шел первый час нового дня — 17 октября, и над ней кружился первый снег. Крупные, разлапистые белые хлопья подсекал порывистый ветер — они летели косо, с хлюпающим вздохом оседали на крышах домов и автомобилей, на скамейках и тротуарах, на проводах и ветвях деревьев, будто усталые перелетные птицы, устраивающиеся на ночлег.

Хрупкая, как подросток, женщина лежала в ванне, ее длинные волосы были собраны в пучок на макушке, а выбившиеся темные пряди змеились вдоль длинной шеи и влажных, впалых щек, курчавились над мокрым лбом. Рядом с ванной на табурете стояла оранжевая керамическая кружка с отваром шиповника, лежали сигареты и пепельница, но ни к чему этому — ни к полезному, ни к вредному — она не притрагивалась. Купальщица разглядывала свои ноги, попеременно выпрастывая их из вспененной воды. Ноги были хоть куда — стройные, ладные, однако ее это ничуть не радовало. Женщина болезненно щурилась, напрягала покрасневшие глаза, чтобы различить жемчужные капли лака на ноготках, и с ужасом признавала, что видит смутно, совсем плохо. Она почти утратила зрение!.. Надо же, еще неделю назад хотя бы близкие предметы поддавались распознаванию — неохотно, сквозь резь, но все-таки… И ведь каким только врачам ее не показывали! Началось с визита к окулисту в районную поликлинику, потом подруга отвела ее к профессору медицинской академии и к другому светилу… Диагнозы ставились разнообразные, лекарств — капель, мазей и прочих примочек — ей выписали столько, что пузырьками и тюбиками забито полхолодильника. А ничего не помогает!

Глаза все прочнее затягивает пеленой, отдалявшей действительность, делающей ее блеклой, призрачной…

Женщина обессиленно откинула голову на бортик ванны, смежила припухшие веки и затихла. В этот момент в комнате затрезвонил телефон. Ей было слышно, как рассердилась дочь Маргарита и выговорила парню, недавно ставшему ее мужем:

— Наглость непередаваемая! Ну на это только твои безбашенные дружбаны способны — будить людей в час ночи!

— Ладно тебе, Ритулька, мы же еще не спим…

— Все равно, пускай катятся ко всем чертям!

— Ага, щас, — огрызнулся зять, прежде чем снять трубку, и пробасил: — Алло, слушаю!.. Кто это? Кого надо? Софи? Какую еще Софи?! Слушай, Ритка, там какой-то иностранец, чего он буровит — не пойму…

— Дай-ка его сюда, — не растерялась Рита и, выслушав звонившего, пообещала: — One moment!