Трейси Шевалье: Прелестные создания

В Лайме я нашла себе нескольких новых подруг, но меня больше привлекал своеобразный дух этого городка, нежели конкретные люди, то есть до той поры, пока я не свела знакомство с Мэри Эннинг. Для местных жителей мы, сестры Филпот, поначалу казались избалованными столичными девицами, на которых следует взирать с некоторой подозрительностью, но и с долей снисхождения. Мы не были хорошо обеспечены — 150 фунтов в год не сулили нам роскошных удовольствий, — но, конечно, мы лучше сводили концы с концами, чем многие в Лайме, а наше происхождение — из адвокатской семьи — вызывало к нам определенное уважение. То, что вся наша троица обходилась без мужчин, я уверена, дарило окружающим немало веселья, но, по крайней мере, они ухмылялись у нас за спиной, а не в лицо.

Хотя коттедж Морли был ничем не примечателен, из него открывались поистине изумительные виды на залив Лайм и на гряду холмов вдоль восточного побережья, увенчанную самой высокой вершиной Голден-Кэп [1] Golden Сар — Золотая Шапка (англ.). (Здесь и далее прим. перев.) и кончающуюся островом Портленд, который таился в море, словно крокодил, высунувший из воды лишь свою длинную плоскую голову. Я часто вставала рано и садилась с чашкой чая у окна, глядя, как поднимается солнце, заливая своими золотыми лучами верхушку холма и оправдывая его название, и этот открывающийся передо мной вид смягчал ту рану, которую я продолжала ощущать из-за переезда в такую провинциальную дыру, каким мне казался городок, столь далекий от суетливого, оживленного Лондона. Когда солнце освещало холмы, я чувствовала, что могу принять свою нынешнюю судьбу. Однако когда было пасмурно, шел дождь или просто поднимался туман, я впадала в отчаяние.

Вскоре после того, как мы поселились в коттедже Морли, мне стало казаться, что поиски окаменелостей могут скрасить мой досуг и даже сделаться моей страстью. Потому что мне хотелось придать своей жизни смысл: мне было двадцать пять лет, я вряд ли когда-либо могла выйти замуж, а потому мне требовалось личное страстное увлечение, чтобы было чем заполнить свои дни. Иногда быть леди крайне утомительно.

Мои сестры уже заняли свои позиции. Луиза на четвереньках ползала по саду на Сильвер-стрит, выпалывая гортензии, которые она считала вульгарными. Маргарет тешила себя танцами в Курзале Лайма. Порой она просила нас с Луизой сопровождать ее, но вскоре нашла себе более молодых компаньонок. Ничто так не отваживает потенциальных поклонников, как маячащие на заднем плане старые девы-сестрицы, которые отпускают сухие замечания, прикрываясь перчатками. Маргарет только что исполнилось девятнадцать, и она по-прежнему питала большие надежды, хотя все же сетовала на провинциальность и репертуара танцев, и нарядов.

Что касается меня, то мне потребовалась только находка золотистого аммонита, блестевшего на пляже между Лаймом и Чармутом, чтобы я уступила трепетному соблазну новых поисков. Я начала ходить на пляж все чаще и чаще, хотя в то время мало кто из женщин интересовался окаменелостями. Это считалось не женским делом — руки марать! Я не возражала. Не было никого на всем белом свете, кого я хотела бы впечатлить своей женственностью.

Конечно, поиски ископаемых — это не обычное удовольствие. На самом деле они, эти самые ископаемые, довольно непривлекательны, ибо являются останками живых существ. Если вы задумаетесь, то удивитесь, зачем вы держите в руках кусочек трупа. К тому же они принадлежат не этому миру, но прошлому, вообразить который нам очень трудно. Вот причина, по которой меня тянет к окаменелостям, но это также и причина того, что я предпочитаю собирать окаменевшую рыбу с ее поразительными узорами, образуемыми чешуйками и плавниками, ибо она напоминает ту самую рыбу, что мы едим каждую пятницу, и, таким образом, в какой-то мере представляется частью сегодняшнего дня.

Именно окаменелости впервые заставили меня познакомиться с Мэри Эннинг и ее семьей. Едва успев собрать пригоршню образцов, я решила, что мне нужен застекленный шкаф, в котором я могла бы их должным образом выставить. Среди сестер Филпот я всегда отвечала за порядок: именно я распределяла по вазам цветы Луизы или расставляла на полках фарфор, привезенный Маргарет из Лондона. Желание навести порядок в своей коллекции привело меня в подвальную мастерскую Ричарда Эннинга на площади Кокмойл-сквер в самой нижней части города. Площадь — слишком громкое слово для этого крошечного пространства размером примерно с гостиную в загородном доме. Обрамление Кокмойл-сквер, хотя она и находилась прямо за углом от главной площади города, где прогуливалась приличная публика, составляли ветхие дома, в которых жили и работали ремесленники. На одном из ее углов располагалась крошечная городская тюрьма, перед фасадом которой сидели осужденные узники в колодках.