Трейси Шевалье - Прелестные создания

Однако среди скал я обнаружила совершенно нетронутый аммонит. Он идеально ложился мне в ладонь, и я обхватила его пальцами и сжала. Мне хотелось кому-нибудь его показать; всегда хочется показать свои находки кому-то еще, чтобы тем самым подтвердить их подлинность. Но папы со мной не было. Я закрыла глаза, чтобы не заплакать. Мне хотелось держать в руке этот аммик, стискивать его и думать об отце.

— Привет, Мэри. — Надо мной стояла Элизабет Филпот, темным силуэтом на фоне серого света. — Не ожидала увидеть тебя здесь сегодня.

Не видя выражения ее лица, мне трудно было судить о том, что она думает по поводу того, что я предпочла прийти на берег, а не оставаться дома и утешать маму.

— Что ты нашла?

Я кое-как поднялась на ноги и протянула ей аммик. Мисс Элизабет взяла его.

— Надо же, какая прелесть. Это ведь Liparoceras? — Мисс Элизабет любила ввернуть названия, которые сама называла линнеевскими. Иногда мне казалось, что она так делает, чтобы пустить мне пыль в глаза. — Кончики ребер все целехоньки, да? Где ты его нашла?

Я указала на скальную породу у нас под ногами.

— Не забывай записывать, где и что ты находишь, в каком слое породы, а еще дату. Это очень важно. — С тех пор как я выучилась в воскресной школе чтению и письму, мисс Элизабет все время зудела, чтобы я делала этикетки. Ее взгляд скользнул ниже по взморью. — Как ты думаешь, прибой нас не застигнет?

— У нас есть еще несколько минут, мэм. Я скоро пойду обратно.

Мисс Элизабет кивнула, понимая, что я бы предпочла не возвращаться вместе с ней, но в одиночку. Она не обижалась: собирателям окаменелостей часто хочется побыть одним.

— Да, Мэри, — сказала она, прежде чем уйти. — Мы с сестрами очень скорбим о твоем отце. Я зайду к вам завтра. Бесси испекла пирог, Луиза раздобыла какое-то успокаивающее средство для твоей матери, а Маргарет связала шарф.

— Вы очень добры, — пробормотала я.

Мне хотелось сказать: какой нам прок от шарфов и укрепляющих средств теперь, когда нам нужны уголь, хлеб или деньги? Но сестры Филпот всегда относились ко мне хорошо, и я понимала, что лучше не жаловаться.

Сильный порыв ветра вывернул поля шляпки мисс Элизабет. Она поправила их, плотнее закуталась в шаль, а потом нахмурилась:

— Где твое пальто, девочка? Ведь без него холодно.

— Мне не холодно, — пожала плечами я.

На самом деле мне было холодно, но я ничего не замечала, пока она об этом не сказала. Я забыла надеть пальто, да и все равно оно для меня было слишком маленьким и сковывало мне руки, когда требовалось, чтобы они были свободны. В тот день мне было не до пальто.

Я подождала, пока мисс Элизабет дойдет до излучины взморья, прежде чем пойти обратно и самой, по-прежнему стискивая в руке аммик. Прямая линия ее спины, видневшаяся далеко впереди, служила мне каким-никаким ориентиром. Лишь добравшись до Лайма, я получила возможность увидеть кого-то еще. У Пушечного утеса позади нашего дома прогуливалась группа лондонцев, приехавших к нам под конец сезона. Когда я проходила мимо, ко мне обратилась какая-то леди:

— Что-нибудь нашла?

Я не думая раскрыла ладонь. У леди захватило дух, она схватила аммик и стала показывать его остальным.

— Девочка, я дам тебе за него полкроны, — заявила леди, передавая мой аммик одному из мужчин и открывая свой кошелек.

Я хотела сказать, что этот аммик не продается, что я буду хранить его в память о папе, но она уже сунула монету мне в руку и отвернулась. Я смотрела на деньги и думала: «Вот и хлеб на целую неделю. Это убережет нас от работного дома. Папа, конечно же, не хотел бы, чтобы мы туда угодили».

Я поспешила домой, крепко стискивая в руке монету. Это было доказательством того, что мы таки можем зарабатывать на антиках.

Мама больше не сетовала на то, что мы выходим на охоту. У нее на это не было времени: когда она пришла в себя от потрясения из-за смерти мужа, родился ребенок, которого в честь папы назвали Ричардом. Подобно всем младенцам, он оказался плаксой. Он никогда не чувствовал себя вполне хорошо, да и мама тоже: она мерзла и уставала из-за того, что малыш плохо спал и мало ел. Из-за рева младенца, во-первых, и из-за долга, во-вторых, Джо однажды — прошло несколько месяцев после смерти отца — отправился на взморье в самый лютый холод, которого терпеть не мог. Я, несмотря на простуду, тоже хотела бы пойти, но мне приходилось сидеть дома, укачивая младенца, чтобы тот не ревел. Визжал он всегда так пронзительно, что хорошо к нему относиться было очень трудно. Замолкал же он только тогда, когда я крепко держала его в руках, покачивала и раз за разом пела ему «Не дай господь девицей помереть».