Глеб Шульпяков - Общество любителей Агаты Кристи. Живой дневник

Бросив вещи, иду искать набережную Меконга.

В детстве меня, как и многих, заставляли учить столицы мира. Наверное, так наши родители компенсировали неутоленную страсть к дальним странам. Надеялись, что «не мы, так дети». Я очень хорошо помню свое недоумение по поводу Вьентьяна. Мне казалось, что они перепутали там. Ошиблись. Что есть Вьетнам, а Вьентьян – это опечатка. Шутки пьяного картографа.

И вот я шел по «ошибочному» городу и думал, что надежды родителей иногда оправдываются. А Меконг лежал в двух шагах, темный и широкий. Просто газон переходил в откос, и начиналась река. С того берега отражались радиовышки «буржуазного» Таиланда, вечного союзника-соперника Лаоса. А здесь торчали из травы ободранные пластиковые стулья. Горела под парусиной голая лампочка. Играла «Калинка-Малинка». И если бы не чужая речь, не духота и влажность, то похоже на Плёс. Или что-то из Костромской губернии.

Правда, чуть дальше по берегу раскинулось кафе Mekong Deck. Мерцали фонарики, сверкала дизайнерская веранда. Но Deck пустовал – а к нам подходили все новые люди и тихо тянули пиво. Для Лаоса, зажатого между «советским» Вьетнамом и «американским» Таиландом, это норма.

Днем город оказался большим селом, а крики птиц – скрипом тормозных колодок. Которые тут на всем транспорте сточены. Улицы пересекались под прямым углом. Сквозь белье и циновки видно, что балконы подпираются чугунными колоннами. И что застройка смахивает на окраины Французского квартала в Новом Орлеане.

Остатки колониального прошлого.

Ажурные решетки и буддийская архитектура сочетались плохо, по крайней мере в моем сознании. Почему я вообще выбрал эту страну? С какой стати? Перед отъездом все спрашивали, но я отмахивался. Отвечал, что у нас под окнами их посольство и все лето по ночам они пели странные песни. Спать мешали.

«Вот, поеду разбираться».

Действительно, люди в Лаосе на удивление нечувствительны к звуковым раздражителям. Человек может спать под работающим компрессором или посреди городского трафика, на тележке. Сам видел. Чуть тише в монастырях, но звуки города и сюда долетают. Это сообщает религии некоторую домашность. Делает ее частью быта общины, что свойственно теравада-буддизму в целом.

Кроме монастырей и пары музеев смотреть во Вьентьяне нечего – в культурно-познавательном смысле, я хочу сказать. Поскольку главная прелесть и города, и страны – в атмосфере, в ритме. В людях. Таких открытых, непритязательных и спокойных людей я нигде не видел.

– Как тебя зовут? – спрашиваю подростка-монаха.

– Ван. – Косится на камеру.

– А тебя?

– Ту.

Меня они называют «миса Леп».

– Он учит английский. – Первый толкает второго. – Спросите его что-нибудь.

– Сколько тебе лет?

– Твети.

Первый снова толкает второго.

– Твел.

Я открываю камеру, они спокойно позируют. Остальные сидят под тентом, смотрят. Вообще на улицах города много именно монахов-подростков. Они носят сумки для подаяний, а в жару – зонтики. Как потом выясняется, достигая определенного возраста, все мальчики проходят послушание, буддийские «сборы». Поэтому и много.

В храмах, если нет службы, пусто. Такова особенность буддийских культовых сооружений: никто не стоит над душой. Не контролирует, как у нас. И ты можешь спокойно побыть со своими мыслями. Без посредников.

Дневная жизнь Вьентьяна вяло течет у набережной. Лавки, кафе, массаж. На газоне местный художник продает желтые лотосы. «Французский» ресторан – для ленивых и нелюбопытных, по европейским ценам. Самые вкусные точки питания – вверх по течению. Там, где кончается асфальт и лежит красная пыль.

Закусочные стоят на деревянных сваях, над Меконгом – а кухня в доме, через дорогу. Мать варит, дети разносят. Пол щелястый, крыша из листьев. Суп из рыбы, но заказывать на одного глупо, поскольку подают лохань с половником и тарелки. Если приносят палочки, значит, блюдо китайское. Остальное едят обычными приборами – или руками. А под ногами река, цвета кофе с молоком. Колер суглинка, смываемого дождями в воду.

Обедать на реке – летнее, «пионерлагерное» наслаждение (тут вообще многое напоминает бесконечное лето 70-х). Слышно моторную лодку и как шипит на сковороде масло. Звон алюминиевой посуды. С реки тянет неуловимой прохладой, тиной. И непонятно, откуда запах, от воды или из тарелки.

К вечеру активность в «прибрежной» зоне затихает. Пара кафе, одна дискотека и две проститутки – вот и весь ассортимент. На пустых перекрестках дежурят моторикши.