София Яновицкая - Что такое «люблю» (сборник)

– Все изменится, – отозвалась я. – И может стать хуже.

– Все в любом случае изменится. – Он кивнул. – Но все-таки ты будешь знать.

Александр взял с меня обещание, что мы обязательно появимся вечером. Хотел сказать что-то еще, но промолчал и долго хмурился мне вслед.

Дома никого не было, только телефон Карен надрывался в спальне. Супер, теперь ясно, почему она не берет трубку. Я поставила свой умирающий телефон заряжаться и, старательно не обращая внимания на ноутбук, пошла за велосипедом.

Педали под босыми ногами были теплыми и шершавыми. Велосипед легко катился по дорожке вдоль берега. Скоро меня окружили знакомые дома с диким виноградом на стенах и развешенным на веревках разноцветным бельем. В воздухе появились сладкие теплые нотки. Колеса запрыгали по булыжнику, которым были вымощены улочки. Я затормозила возле круглых красных столов под потрепанными кока-кольными зонтиками и втянула носом соблазнительный запах, тянущийся из желтоватого каменного домика. Наша любимая пекарня. Оказавшись по соседству, мы все трое шли на этот уютный запах, как Рокфор из «Чипа и Дейла» на сыр – если бы у нас были усы, они бы так же дико топорщились.

– Здравствуйте, – выдохнула я, гремя велосипедом в дверях.

– О, привет-привет! – За прилавком стоял старый знакомый пекарь, словно вырезанный из картинки, с круглым животом под белым фартуком и добрым взглядом. – Как дела?

– Все хорошо, – соврав, я прислонила велосипед к стене и повернулась к витрине, уставленной вкусностями.

– Как обычно, с кремом и ягодами? – Пекарь улыбнулся, и уголки его губ тут же спрятались в пышных усах.

– Да. – Я расплылась в улыбке в ответ. – Так, каждому по две на ужин… Давайте десять!

– Слушаю и повинуюсь. – Он шутливо поклонился и принялся аккуратно складывать в коричневый бумажный пакет ароматные завитушки. – Что, утром не рассчитали?

– Что?

– Утром же твой братец уже брал десять, – беспечно объяснил пекарь, заворачивая пакет.

– Сегодня? – Я на автомате протянула деньги.

– Ну конечно. – Он внимательно посмотрел на меня. – Они с Карен заезжали. Взяли булочки на завтрак. Для всех…

– Во сколько? – Внутри перевернулось что-то нехорошее.

– Не помню. – Пекарь нахмурился. – Часов в восемь-девять. Что-то случилось?

– Нет, – неуверенно пробормотала я. – Можно, пожалуйста, пакет с ручками, я на руль повешу…

Выехав к берегу, я затормозила и прислонила велосипед к пальме, лихорадочно соображая. В животе что-то больно сжималось, и съеденные у бабушки Карен блинчики тут явно были ни при чем. Сердце клокотало в горле и бухало кровью в ушах. Приступ паники, так, кажется, это называется?

В такие моменты я всегда бежала к брату – только у него получалось меня успокоить, что бы ни случилось. К кому идти сейчас? На секунду в голове вспыхнула мысль – ехать к Александру. Но что он сделает? И что я ему скажу? Я не знаю, что случилось, – и даже не могу сказать, случилось ли. Внутри снова все сжалось так, что, казалось, легкие сплющились между ребрами и в них не поместится ни капли воздуха. Случилось. Точно.

Они собирались приехать к завтраку, но не вернулись до сих пор. Где они могли застрять, куда заехать, прежде чем возвращаться домой? Я закрутилась на месте и резко остановилась. Отсюда… только в одном направлении. Я поскорее вскочила на велосипед и крутанула педали – нога соскочила и проскребла по дороге. Выругавшись сквозь зубы, я выровняла руль и рванула с места. Пакет с булочками размашисто болтался на руле.

Машина появилась неожиданно. Я выехала из-за поворота и чуть не врезалась в винтажный, отполированный до блеска голубой «жук», припаркованный у обочины. На острове машины были такой редкостью, что сначала я не поняла, что вижу. Хозяин пузатого, словно игрушечного, автомобильчика отошел от ближайших кустов, проверяя молнию на брюках, и вперевалку направился к водительскому месту, скользнув по мне пустым взглядом. Ладно, что естественно, то не безобразно.

Вот если бы он подвез меня… И вдруг помог бы!

– Подождите! – путаясь в педалях, я поспешила к «жуку».

Водитель успел плюхнуться на сиденье. Ему было лет пятьдесят на вид, пузатый и коренастый, как и его машина, морщинистая кожа с темным многолетним загаром, и седые волосы. Он поднял солнцезащитные очки на лоб и недовольно спросил:

– Что такое?

Все в его облике источало раздражение – поза, хрипловатый голос, то, как он передернул плечами.