Он отвернулся от Хэммерсли — и, вздернув подбородок, воззрился на Шейлу. Шейла, лицом к стене, еле уловимо покачивала головой.
Атлас улыбнулся Хэммерсли этак небрежно:
— Ну, ты, старик, не промах!
И зашевелил губами, не произнося более ни слова.
— А как же твои тореадоры? — полюбопытствовал Хэммерсли, прикуривая.
— Да они все на каком-то непонятном языке трепались — сплошь тарабарщина! И текилой ужрались до полной несознанки. Вот я и подумал: навешу-ка добрую старую подругу, нашу Шейлочку. Прихожу — и что же я вижу? Тебя! Вот, значит, почему ты улизнул пораньше? Ушлый ты шельмец, как я погляжу! Думаешь, бабы только о тебе и мечтают?
— Минуточку, — возразил Хэммерсли.
Но Атлас, пошатываясь, уже повернулся к Шейле.
— Он тебе здесь зачем-нибудь нужен? Если нет, так ты только скажи…
— Минутку! — Хэммерсли протестующее поднял руку.
— Слышь, ты вообще не с нами, ты не из нашей компании. Мы — группа. Ясно? Наглец ты, вот ты кто.
Атлас шагнул вперед.
— Ш-ш. Перестаньте!
Они обернулись к Шейле. Голова у нее шла кругом.
— Уходите, пожалуйста. Оба.
Шейла ушла в ванную комнату и затворила дверь.
Хэммерсли и Гэрри Атлас остались стоять на месте, пепеля друг друга взглядами.
— Ммм… — Хэммерсли обеспокоенно нахмурился.
— Ты в дерьме, парень, — небрежно обронил Гэрри. — Пойман с поличным. Как там дома женушка? Детки в порядке? Ну, удачи на следующий раз.
— Да хрен ты с ушами! Чего ты вообще сюда приперся?
Атлас дернул головой в сторону ванной.
— Знаю, знаю, она ничего себе. Не такая зануда, как выглядит. А тебе как, свезло?
Хэммерсли скромно пожал плечами.
— Да ладно, выкладывай!
В обоих карманах у Атласа торчало по банке «Хайнекена».
— Эй, чуть не забыл!
Он вскрыл жестянки, забрызгав зеркало. Пододвинул стул, задрал ноги. Хэммерсли присел на кровать. Они чокнулись банками.
— Удачи на будущее!
Атлас громко заржал.
— Ну, ты ублюдок.
Гэрри коротко рыгнул.
— Шейл, — он крутнулся на стуле, — пивка хочешь? Ты давай выходи.
— Мы не кусаемся. — Хэммерсли подмигнул Гэрри.
Никакого ответа.
— Выйдет, — предсказал Гэрри. — Шейла — девчонка что надо. Просто застенчивая малость.
Путешествия расширяют кругозор. Дальше по коридору Гвен Кэддок шевелила губами: ей снился здоровенный круглый диск, испещренный зарубками, иероглифами и изображениями молодых побегов, — изобретение какого-то местного жреца-майя; это приспособление позволяло восстановить в памяти события за последние триста лет (неурожаи? свадьбы? моровые поветрия?). В номере 219 страдающий бессонницей полуночник вздохнул и разочарованно закрыл Бертонову «Анатомию меланхолии».
Музей привлекает типажи вроде миссионеров либо Старых Мореходов, [86] Старый Мореход — персонаж поэмы английского поэта С. Кольриджа «Сказание о Старом Мореходе», написанной в 1797–1799 гг., — неприкаянный скиталец, вынужденный рассказывать всем и каждому о сверхъестественных событиях, произошедших с ним во время плавания.
ослепленных собственным рвением. «Да, но… но…» — вмешивается гид; у него нет времени дослушивать очередного болтуна. А те не отступаются, стоят на своем: взгляд — повлажневший, хватка — крепче щипцов, красноречие — под стать философам-перипатетикам. Иные, как ни странно, достигают желаемого эффекта, изображая скуку, и тем самым повышают статусность искомого объекта. «Некогда он украшал, — излагает всезнайка со скучающим видом, — гробницу такого-то…»
— Этих одержимцев до того «заносит», что под конец они уже и рассказать внятно ничего не могут.
Кто-кто, а Филип Норт с этим типажом был знаком не понаслышке. Вспомнил — и даже заулыбался.
— Нам эти безобидные люди нужны как воздух. Мы должны за них Бога молить.
В зоопарке они с Сашей ходили по пятам за смотрителем с замызганным ведром и львиным ликом (безнадежный случай!), а потом долго наблюдали за еще одним, в птичьем вольере, — тот был бос, руки — что воробьиные лапки, и без умолку разговаривал с орлами.
А знаете, есть еще этот дебелый ирландец, хранитель Музея картошки в Рейкьявике — мировое светило; а в С. — бенгалец-экскурсовод, жует себе бетель весь день напролет под солнышком и сплевывает в сторону струю красного сока (скандинавские туристы отшатываются: «Туберкулез!»), указкой с фаллическим наконечником тыкая в ту или иную деталь примечательных эротических скульптур; а вот еще взять Ватикан и тамошнего болтливого чичероне с вечной улыбкой на губах, продающего оптом и в розницу потрясающие чудеса! Да их там десятки (чичероне с вечными улыбками на губах). Хранители фактов, реестров цивилизации, прелюбопытных обломков, произведений рук человеческих, впоследствии сохраненных и увековеченных.
Читать дальше