Мюррей Бейл - Ностальгия

— Ах, не спать из-за такой ерунды — оно того не стоит! — неожиданно воскликнула Луиза. Муж ее рассмеялся резким смехом; все даже заоборачивались.

— Оставили бы вы ее в покое, — пристально глядя на него, посоветовал Борелли.

По всей видимости, такого рода вспышки в музее случались нередко: как побочный продукт мрачноватой атмосферы, и прицельного воздействия экспонатов, и утомительно-наклонного пола. Гид просто-напросто направился к предпоследнему экспонату, обязательному советскому графику, изображающему движение капитализма по нисходящей. Здесь фигурировали разнообразные экономические показатели. Гид уже приготовился было пояснять диаграмму — и вдруг резко остановился и вытянул шею.

— Кто из вас?..

Гэрри Атлас подошел поближе; вот смеяться ему явно не стоило.

— Кто-то тут написал: «Внизу-под-экватором». И маленькую карту Австралии пририсовал.

— Урррааа! — завопила Саша. Норт ткнул ее локтем.

Гэрри вновь обернулся к стене.

— Этот «кто-то» поработал на совесть. Вот — «Долой тяготение» и… «Долой коммунизм».

Смех нервно завибрировал — и оборвался.

Русский пепелил взглядом группу.

— Кто из вас?..

— Да право, бросьте. Не заморачивайтесь.

— Что он говорит?

— Вы все — оттуда…

— Да он, оказывается, по-английски очень даже читает, — объявила Вайолет. — Ежели захочет.

— Не вижу тут ровным счетом ничего дурного, — возвестила Гвен. — Это — свобода слова. Там, откуда мы приехали, свобода слова — это норма жизни.

— Не говорите лишнего, — предостерег Хофманн. — Все заткнитесь немедленно.

— Послушайте, — Гэрри развернулся к русскому, — мы этого не делали, ясно?

— Кого-то из вас не хватает.

Все заозирались по сторонам — все глаза обратились к Дугу.

— Эй, минуточку! — рассмеялся Дуг. — Она к выходу направилась. Как бы то ни было, ей бы и в голову не пришло… — Он снова сконфуженно рассмеялся, глядя на русского. — Вы моей жены просто не знаете.

— Надпись сделана шариковой ручкой, — сообщил Джеральд.

— Это неважно, — отмахнулся Борелли. — К сожалению, такое на каждом шагу случается.

С делано-беззаботным видом он принялся размахивать тростью, словно клюшкой для гольфа, — и едва не упал.

— Введите эти граффити в состав коллекции, вот и все. Чего страшного-то?

— Я сообщу куда следует, — заверил русский.

Теперь уже никто не испытывал к нему ни малейшего сочувствия. Проворно метнувшись вправо — при всей своей медвежьей неуклюжести! — гид помешал Кэддоку сфотографировать оскверненный угол. И, не двигаясь с места, указал на дверь.

Вот так вышло, что никто не заметил последнего экспоната: неуклюжую попытку русских закончить экскурсию на веселой ноте. Над бутафорской дверью наклонно повисало ведро: старая шутка немого кино (а еще там в люк вечно кто-нибудь проваливался); шутка, всецело зависящая от закона тяготения. Никто не заметил ведра. А ведь, по всей вероятности, туристам бы оно понравилось. Развеяло бы напряженность. Гид, похоже, про него вспомнил. Полуобернулся, точно запрограммированный автомат, но прошел дальше, не говоря ни слова.

— Странные они люди, — сетовал Хофманн. — Со всей определенностью параноики.

— Да треклятые граффити еще никому не повредили, — кивнул Гэрри.

Туристы осторожно поднимались по узкому уклону. Русский замыкал шествие.

Миссис Каткарт сидела у входа, наблюдая, как Анна вяжет. Она даже глаз не подняла.

— Тьфу, пропасть! — выругался Дуг, поддергивая брюки. — Дурацкое место, одно слово. А нам надо бы ухо востро держать.

— Снаружи все еще сущее пекло, — сообщила миссис Каткарт. — Мы с Анной тут так и сидели.

Шейла поинтересовалась у гида, нельзя ли купить в Центре открытку-другую. Тот не ответил ни словом.

— Пойдемте же, — предложило сразу несколько голосов. — Ну же, скорее!

Туристы толкнули дверь. На пороге Гэрри оглянулся через плечо:

— Эй, а где ж наш весельчак и оптимист?

— Доносить небось побежал.

— Нас теперь, чего доброго, всех расстреляют.

— Да скорее его, чем нас.

Анна собрала вязанье.

Если держаться всем вместе, то ничего плохого не случится. Во всяком случае, так казалось. Живым тому свидетельством туристы всем скопом вывалились на свежий воздух и постояли немного у дверей, беззаботно щурясь на солнце.

Кашляя и картинно хлопая себя по груди, Гэрри ненадолго привлек всеобщее внимание к русским сигаретам: попробовать их — это же часть заморского опыта! Уже вернувшись домой, прежде чем рассказать о кремлевских диковинах или даже о Центре тяготения, он обронит ненароком: «Русские сигареты не пробовали?.. Госссподи! Вот в Москве…»