Анатолий Трушкин - О вечном - о любви, о воровстве, о пьянстве...

Он зашел. Я сразу кинулся к соседу за заваркой. Вызвал от него милицию. Они тут же приехали, повязали Робина Гуда.

Народ сбежался на шум. Робин Гуд плачет стоит – он же всю жизнь неуловимый был. Мы ему говорим:

– Не плачь, разбойник, и зла на нас не держи, просто у нас богатые, если потеряют копейку, тут же такие цены назначают, что нам никак не выжить даже с твоими добавками. А ты их, видно, грабил каждый день. Уезжай-ка лучше, милый друг, подобру-поздорову к себе в Англию.

И он уехал.

Я раньше грешил на правительство насчет цен, на Госдуму, на Совет Федерации... даже на Администрацию президента, а оказалось, что это всем нам так здорово вредил Робин Гуд.

Но всё, слава богу, позади, теперь должны зажить хорошо.

Вчера сижу в центре города... отдыхаю, просто наблюдаю за птицами, за прохожими... В самом центре сижу, рядом с туалетными кабинками.

Смотрю – бежит мужчина, руку вытянул с десятью рублями, чтобы получилось без сдачи, без задержки.

Подбегает, протягивает деньги. Чиновница при кабинках говорит:

– Еще рубль.

Мужчина:

– За что?.. Какой рубль?.. Это вымогательство! Я буду жаловаться! Я Лужкова знаю.

Чиновница молчит внаглую, только дышит, и всё.

Тогда мужчина начинает озираться – может, кто поддержит. То есть он как бы обращается за помощью к общественному мнению.

А общественного мнения у нас пока еще нет, он не знал, наверное. Кому не надо в кабинки, те делают вид, что ничего не видят, не слышат.

Минут через двадцать у кабинок уже очередь и все галдят:

– Какой еще рубль? Мы Лужкова знаем!

Один даже говорил, что Лужков его знает.

Чиновница молчит, смотрит в небо... Потом вдруг говорит:

– Следующий туалет через два километра.

Намекает, что нет смысла из-за рубля скандалить, может так выйти, что потом придется горько пожалеть.

Тогда мужчина, который первым прибежал, говорит:

– Друзья! Давайте дадим бой взяточничеству. Лучше мы здесь сейчас... – Это... как он сказал-то?.. Нет, не обделаемся... Пострадаем! – Лучше мы здесь, – говорит, – сейчас пострадаем, чем уступим вымогателям!

И все начали кричать:

– Да, лучше мы здесь сейчас... пострадаем, чем уступим!

Сразу самые активные позвонили куда следует, чтобы взяточницу схватили на месте преступления. Позвонили – там занято, видимо, все звонят отовсюду, видимо, у нас везде взяточничество.

И хоть занято было, а все равно в какой-то момент все почувствовали, что они – сила, с которой нужно считаться. И от этого такой восторг охватил людей, такая радость всех переполнила, что человек семь тут же на месте и... это... опять забыл... Нет, не обделались... Пострадали!

А где, когда общественное мнение легко складывалось?

Страждущих, которым десять рублей не жалко, а одиннадцать жалко, уже собралось много, и наконец они дозвонились куда следует. И тут же прибыл самый главный по туалетам. Даже не стал разбираться, что к чему, говорит чиновнице:

– Вы уволены!

То есть общественное мнение не только образовалось, но и заработало. На радостях еще несколько человек пострадали за общее дело. Но все смотрели на них не как на тех, кто обделался, а как на героев.

Всё хорошо, но тут чиновница вдруг опять заговорила.

– Мне-то что, – говорит, – я здесь не работаю, это соседка заболела, попросила подменить.

Закрыла кабинки и ушла.

Ну и значит, которые открытые кабинки, до них бежать два километра, и кто побежал, те не успели и они герои в пути. А которые не побежали, те герои на месте. А которые сами по себе, которые делали вид, что ничего не видят, не слышат, те – предатели.

Вот такая история.

То есть рано все обрадовались общественному мнению, оно у нас пока образуется только местами и только в случае большой нужды. А чтобы везде, всегда и надолго, нужно, чтобы не каждый сам по себе, а все вместе! Как один! За общее дело!.. Нет, не обделались. Пострадали.

– Ну, – говорит учитель, – кто расскажет нам про Содом и Гоморру? Почему погибли эти два города?

В классе наступает мертвая тишина.

– Горохов.

– Чего?

– К доске.

К доске выходит бледный, долговязый мальчишка, в глазах у него застыла смертная тоска. Он упирается взглядом в дверную ручку и угрюмо молчит.

– Не учил, что ли?

– Учил! Что сразу «не учил»-то?

– Рассказывай.

– Погибли два города, – трагическим голосом сообщает Горохов, – вместе с жителями... и взрослые, и дети... все погибли... остальные пропали без вести.