Илона Вандич - Туда, где живет счастье

– Что, хорошо? – ласково спросил Андрей.

Ваня кивнул, мотнул головой в ту сторону, куда ушла Магда, и вновь посмотрел на отца.

– Да, – согласился Куров с невысказанным вопросом, – я хочу поговорить с тобой об этой женщине. Скажу честно, Ванька, мне она нравится. Я опять не знаю, можно ли тебе рассказывать про все это, но мне хочется, чтобы ты знал... – На Андрея нахлынула волна смущения, но он все же справился с собой и договорил: – Понимаешь, мне кажется, я люблю ее. И давно. Мы ведь с ней очень давно знакомы, еще когда были детьми.

Куров прикрыл глаза. Нет, не стоит мальчику рассказывать историю их с Магдой отношений. Он еще слишком мал для этих сложностей. Но воспоминания были такими яркими, что Куров не удержался и заговорил:

– Однажды мы с Магдой купались в море. Ныряли, резвились. А потом я вдруг стал ее топить. Не знаю, зачем. Я не злился на нее, не сердился, ничего такого... Сам не знаю, что на меня нашло. Нет, я не хотел утопить ее так, чтобы она задохнулась и умерла. Это другое... Наверное, просто хотел окунуть раз-другой с головой, притопить, чтобы показать, кто здесь главный. Силу ей свою показывал. Свою власть над ней. Она вырывалась, а я все топил ее, топил. Никак не мог удержаться...

Андрей даже зажмурился от реальности воспоминаний. Вот яркое солнце бьет ему в глаза, вот руки Магды колотят воду, соленые капли летят в лицо, но он только отворачивается, трясет головой и все толкает вниз хрупкую девочку. Вот она уже не отбивается, только пытается вынырнуть на поверхность, глотнуть немного воздуха, но Андрей сильнее, и девочка все слабее и слабее рвется к поверхности...

– И в какой-то момент она совсем обмякла, – продолжил рассказывать Андрей сдавленным голосом. – Я жуть как перепугался, Ваня. Вытащил ее на берег, а у самого зубы стучат. Понял, что могу потерять ее. И пока тащил, зацепился ногой то ли за корягу, то ли за камень и порезал себе бедро.

Он снова вспомнил, как она лежала на песке, похожая на выброшенную на берег русалку. Она лежала совсем неподвижно, и тогда он испугался, что она умерла. Он бросился к ней, прижался ухом к груди и услышал, что в груди тихо-тихо бьется сердце.

– Я сделал ей искусственное дыхание. И она стала приходить в себя, задышала, выплюнула воду. Открыла глаза и заплакала. Как же она плакала, Ванька, ты бы знал! Как будто умер кто-то. Я не находил себе места. А потом сел рядом с ней и начал гладить по голове, как гладят детей, чтобы их успокоить. Она немного утешилась, и я обнял ее. Она была такой хрупкой, доверчивой. Как птичка в ладонях. И вдруг она погладила меня по голове. Представляешь, я ее чуть не убил, а она меня гладит по голове. И я заплакал. И мы лежали, обнявшись, и плакали, как два дурака. Я плакал, потому что понял, что могу потерять ее. А почему плакала она, я не знал. А потом она увидела, что у меня течет кровь, и лизнула мою рану, – у Андрея перехватило дыхание от воспоминаний. – А потом мы были вместе. Это было впервые в моей жизни. А потом стемнело, а мы все сидели на берегу и не уходили. Замерзли, продрогли, с моря ветер подул. Мы дрожали, зубы стучали, а уходить не хотелось. Магда не хотела идти к своим родителям, а я – в пустой ночной дом. Мама умерла, а папа был в изоляторе. Ах, Ванька, я до сих пор помню, какое над нами тогда было небо. Очень большое было небо тогда. Глубокое, как море. И звезды – никогда столько звезд не видел. Они, наверное, специально тогда все выглянули, чтобы на нас посмотреть. И я тоже видел их все, каждую звезду в мире... Вот так, Ванюша...

Андрей замолчал, отвернувшись. На него накатило смущение. Ну зачем он рассказывал ребенку о своем прошлом? Он же не поймет ничего. Куров набрался смелости и взглянул на сына. Ваня терпеливо смотрел на отца, ожидая продолжения. Андрей улыбнулся мальчику и продолжил уже спокойнее:

– А потом мы пошли домой. Через пару месяцев я уехал. Жил у бабушки. Потом работал шофером и познакомился с хорошей девушкой. Ее звали Галя. Это твоя мама. Ее я тоже любил. У нас родился ты. Ну а потом меня арестовали. Ты только не думай, я не сделал ничего плохого. Просто однажды я нашел халтуру... то есть разовую работу. Грузчиком. Переезжал какой-то богатей. Надо было его барахло погрузить и разгрузить. К подъезду подогнали две «газели», представляешь, сколько у него всего было? Ну и натаскались мы тогда мебели, должен сказать. А потом в один из заходов мне дали какую-то статую. Говорят, страшно дорогая вещь, старинная, и нести ее надо бережно и осторожно. И... не знаю, что нашло на меня, Ваня. Спустился я на первый этаж и, вместо того чтобы к «газелям» идти, свернул в черный ход. И как припустил со всех ног. А место мне не слишком знакомое, то попал в тупик, где помойку устроили, то в простыни, которые поперек двора на веревках сохли... – Куров рассмеялся, вспомнив, как выпутывался из мокрых простыней со статуей наперевес. И вдруг словно эхо рассмеялся Ваня. Куров с воодушевлением продолжил: – Потом я выбрался в какие-то переулки. Бегу и дуру это прижимаю к себе, как младенца новорожденного. А она тяжелая – жуть. Естественно, меня поймали. Я только на суде узнал, что это была статуя Юстиции, римской богини правосудия. Бронзовое литье, девятнадцатый век. Что бы я с ним делать стал, не знаю, – расхохотался Куров.