Глеб Соколов - Вихрь преисподней

Молодой журналист, который изо всех сил расталкивал своих обидчиков, не считаясь с тем, что вокруг него больше половины народа были женщины и осатаневшие богомольные старухи, большей частью двигался к дверям самостоятельно – хотя и медленно, принужденный огрызаться, как травимый собаками крупный зверь. Не-Маркетинга же толпа вынесла мигом и он изрядно натерпелся от дравших его за волосы и больно тянувших его в разные стороны за одежду большей частью почти бессильных, но находившихся в подавляющем множестве ручонок.

В дверях храма Не-Маркетинг споткнулся о высокий порог, – в широченных и высоченных, как крепостные ворота, обитых железом дверях храма была открыта небольшая дверь, в которую два человека могли бы протиснуться одновременно только, если бы повернулись боком. Порожек этой маленькой двери, бывшей неотъемлемой частью больших дверей, был столь высок, что заходившие в храм люди непременно замедлялись и перешагивали его, но влекомый разгневанными прихожанами Не-Маркетинг, конечно же, больно ушибся о него и кубарем вывалился из церковных пределов на паперть. Именно в этот момент у Не-Маркетинга из кармана выпал конверт. Не сразу он увидел это... То есть, он сразу услышал, как после его падения раздался некий звучек, как будто что-то выпало у него из кармана. И точно, было чему выпадать: у него в кармане лежал белый конверт, туго набитый какими-то документами, – какими точно Не-Маркетинг и не помнил в этот момент. Едва встав с колен – тут же он получил подзатыльник, не столько болезненный, сколько оскорбительный, – Не-Маркетинг обернулся: и вправду конверт выпал и теперь валялся в пыли. Он рванулся за ним обратно, но моментально несколько рук потащило его дальше, прочь от церковных дверей. «Конверт!» – вскричал он, в эту секунду какая-то старушечья рука подняла конверт из пыли, – толкаемый разозленными прихожанами дальше, Не-Маркетинг даже не заметил, какая именно из многочисленных богомольных старушек схватила его конверт с асфальта.

В следующую минуту из дверей вывалился молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист. За ним выскочили целой толпой его преследователи:

– Прочь отсюда! Вон! Вон! Убирайся, мерзавец! – кричали они в крайнем ожесточении. Многие из них норовили схватить молодого журналиста кто за волосы, кто за одежду, то тот, вертясь и так и эдак каждый раз ловко отталкивал от себя их руки.

– А вот мы тебя сейчас!.. – угрожали ему.

– Не смейте меня трогать! – огрызался молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист. – Я могу разговаривать, где хочу и о чем хочу. Я свободный человек!

Не-Маркетинг хотел кинуться за своим конвертом (впрочем, куда бы он за ним кинулся?), но прихожане окружали его слишком плотным кольцом, не давая сделать ему и шагу назад.

– Конверт! Мой конверт! – кричал, в свою очередь, он. – Я только что потерял важный конверт. Отдайте мне мой конверт! Кто взял мой конверт?

– Прочь, прочь отсюда! Убирайся отсюда, пока цел! – загорланили в ответ окружавшие Не-Маркетинга прихожане церкви. Впрочем, теперь они уже отпустили его и больше никуда не волокли.

Возникла странная ситуация: оба – и Не-Маркетинг, и молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист были уже не в церкви, но по-прежнему их окружала толпа прихожан, которым, видимо, показалось, что простое выдворение из церкви является недостаточным наказанием для богохульников... Верующие явно жаждали какого-то более радикального разрешения конфликта.

– Люди, надо вызвать власти, милицию! Сдать этих! Это же какие-то явные пропагандисты! Всё это явно не случайно. Это экстремисты. Пусть их проверят. Ведь сейчас же есть закон, нельзя так этого оставлять, – предложила женщина, которая была одета немного лучше, чем большинство женщин в этой толпе, не говоря уже о богомольных старухах, носивших на себе зачастую какое-то совершенно невообразимое тряпьё.

– Надо ему еще и надавать хорошенько, чтоб запомнился ему этот день! – в свою очередь предложил какой-то пожилой дядька, показывая на молодого журналиста. – Чтоб не смел богохульствать! Чтоб впредь знал...

– Да, да, надавать! Надавать! – подвизгивала тут же какая-то старушка из особенно богомольных.

– Вот видите, видите, что вы устроили?! Ах, боже мой, Пенза! – крикнул Не-Маркетинг чрезвычайно нарядно одетому журналисту.

В этот момент та старуха, которую Не-Маркетинг уже приметил в церкви, и которая там тяжело вставала с колен, уставив при этом на него ненавидящий взгляд, вдруг неожиданно размахнулась тряпицей, которая была у нее, – сразу и не было понятно, что это была за тряпица, только через мгновение, уже после того, как она хлестнула ею молодого чрезвычайно нарядно одетого журналиста, Не-Маркетинг вдруг разглядел, что это была и не тряпица вовсе, а авоська – сумка-сеточка, которых, наверное, уже лет двадцать нигде не продавали и которыми никто давно уже не пользовался. Молодой журналист как-то ловко изогнулся всем телом и уклонился в сторону, но все равно сетка задела его лицо.