Глеб Соколов - Вихрь преисподней

– Да, ты прав, прав подонок: никто больше не слушает моих песен. И те люди, что ходят вон там по улице, разумеется, тоже не слушают. Не слушают, потому что все они – дегенераты и дебилы!.. Им всем медведь на ухо наступил. Им более приятно, когда их вместо музыки бьют палкой по голове. А ты – просто спившееся ничтожество, кретин!.. Если бы вы все были другими, не такими, как есть, то мои песни слышались бы сейчас из каждого окна!.. Я – великий певец и я должен купаться в роскоши и славе, а не смолить дешевые сигаретки здесь с тобой на помойке!.. Но никто не хочет слушать моих песен! О, как я вас всех ненавижу!.. Что ж, вам больше не нравятся мои песни... А мне не нравитесь вы!.. Песни, пропетые моим голосом прекрасны, но им не везет в этом городе. Этот город создан не для душевных песен. Он вообще создан не для жизни... Здесь все таит в себе неудачу, смерть... Здесь хорошо только таким, как ты – ленивым и тупым мерзавцам, вороватым скотам!

– Ну ты!..

– Да, я... Знал бы ты, сколько во мне ненависти к вам, моим слушателям, вам, которые так легко позабыли меня!.. Вы предали и меня, и свою душу!..

– О своей душе заботься, дьявол! Не тебе говорить, седой черт!..

– О, как бы я хотел вас всех уничтожить, расстрелять, собственными руками удавить, сжечь живьем, распять! Всех! Всех до одного!.. Вас, из-за которых такой певец, как я должен сидеть здесь, на помойке!.. Разве это справедливо, что пошлость торжествует и купается в деньгах, ото всюду несутся гнусные, похабные песенки, все им рукоплещут, а мои душевные, тонкие песни – забыты, преданы... Моя лира валяется без струн! Никто не хотел ее слушать!.. Ублюдки! Собачьи дети! Гадюки с ядовитым жалом! Бездушное отродье!..

– Я тебе сейчас по морде дам!

– Давай! Давай, попробуй!.. Я с удовольствием сверну твою мерзкую куриную шею!.. Надо же с кого-то начинать!.. С тебя, пожалуй, для начала даже лучше – справедливее... Уж точно буду знать, что не ошибся и сделал хорошее дело: удавил мерзкого пьяного слизняка!.. Вонючего попрошайку!

– Ах вот ты, оказывается, каков!.. Не ожидал!.. Всегда мне не нравились твои простецкие песни: тополя-березки, любовь-морковь, косынка-простынка... Россия-матушка... Сопли одни! Тупая колхозная туфта! Деревня-деревенька... Душа болит и плачет...

Это были слова из песен Ивана Бобылева.

– Достал всех своими завываниями про душу!.. А в душе-то у тебя вон оказывается что!.. Жлоб колхозный! Деревенская дубина пролетарской революции! Все Ваньку-тракториста из себя строил! Думал, гонорар за это набавят?!.. Видишь – не набавили! Упразднили тебя вместе с твоим колхозом. И катись ты обратно к себе в дыру, к деревенским свиньям, если тебе так наша Москва не нравится! И без тебя прекрасно обойдемся – у нас в Москве певцов хороших хватает! А такие, как ты – не нужны! Раньше я просто не был твоим поклонником, а теперь я еще тебя и презираю! Да я просто плюю тебе в лицо!.. А! Помогите!..

Послышался шум схватки, глухие, сильные удары... Затем раздался стон и еще один истошный крик о помощи... Некоторое время царила тишина. Потом опять – глухие удары, крик о помощи и стон. На один из балконов вышла старушка, – ее Не-Маркетинг видел из своего укрытия сквозь просвет в листве дерева, – хлопнула дверь подъезда, послышались какие-то голоса... Кто говорит – видно уже не было. С другой стороны – с улицы – какой-то мужчина громко крикнул:

– Эй, что там происходит?! Сейчас милицию вызову! – голосе его звучал тревожно.

Не-Маркетинг уже давно вскочил с бетонной чушки... Вдруг кусты задергались, задрожали, раздался хруст и раздвигая ветви на свободный пятачок выскочил Иван Бобылев. Руки его и одежда были в крови.

Не-Маркетинг отпрянул и уставился на отца. Отец тоже смотрел на него и не произносил ни единого слова. Вдруг Иван Бобылев заговорил:

– Нож с тобой? Покажи его!..

– Зачем?

– Да так просто... Не бойся, покажи из рук...

Словно завороженный, Не-Маркетинг залез за пазуху и вытащил оттуда свой нож.

Тут же Иван Бобылев засунул руку в свой карман и вытащил оттуда... нож! Не-Маркетинг обратил внимание, что отцовский нож был чистый, но теперь руки Ивана Бобылева пачкали его в крови, так же как и его одежду, так же как и все, за что он хватался.

– Смотри, точно такой же!.. – в ужасном возбуждении проговорил Иван Бобылев, протягивая нож сыну. – Смотри, я купил такой же как у тебя. Я теперь тоже таскаю с собой нож. Я специально купил именно такой, как у тебя!.. Это для меня, как знак, как символ, как знамя – я теперь хочу быть, как ты! Я решился!..