Глеб Соколов - Вихрь преисподней

«Вот оно как!» – подумалось ему. – «Вот оно как это бывает!.. В прошлый раз я в иные моменты тоже совсем не испытывал страха – это один, в ночном-то парке! Шел, как на прогулке! И все время было чувство – вот-вот что-то произойдет... Будет дана какая-то информация, невероятная, все меняющая... Кем?.. И опять – страха нет...»

Вот-вот что-то произойдет! – показалось ему. Он медленно прошел метров десять и обогнул какие-то кусты...

Перед ним было то самое кафе. И вдруг показались дальние огни между деревьями и звезды осветила поляну – он понял, в каком месте парка он находится, он вовсе не заблудился...

Кафе стояло черное и безжизненное. Он узнал его: место действия страшного сна находилось перед ним.

Невероятное желание зайти внутрь вдруг охватило его. Сейчас, как в отрочестве, когда он пытался выработать волю и отучить себя бояться темноты, он зайдет в самое темное, самое страшное место и... И ничего ужасного не случится! И он поймет, что все было лишь слабостями и страхами, которые, на самом деле, выеденного яйца не стоят. Он поймет, что все эти дни – это чушь и слабость, расстроенное воображение, реакция слабой психики, впечатлительной натуры, ничего нет, бреда нет, точнее, он есть, но он только действительно – бред... И все вернется: будет привычная цивилизация, и вера, и благообразный батюшка станет читать проповедь и он достоит до конца, и рядом с ним не будет никакого полусумасшедшего Пензы... И на работе все воспрянет из праха. И он тут же пойдет в чистый и залитый огнями благополучный ресторан и съест большой сытный ужин и запьет его большой кружкой пива! Нет, двумя кружками! Гулять, так гулять!

Он быстро пошел к кафе, уже привычно обогнул его – он знал, куда идти... Дверь оказалась заперта... Конечно же, чего еще он ожидал?! С того раза, конечно же, дверь закрыли... Он рассмеялся. Он дернул еще раз – что-то лязгнуло и дверь открылась... Еще лучше! Тоже понятно: кафе, видимо, полузаброшено. Никому не нужное убыточное помещение на краю парка... Такое возможно?!..

Какая разница? Теперь, во всяком случае, он сможет доказать себе, что ничего страшного и бредового на самом деле нет.

Он вошел внутрь. Страха не было. Конечно же, его и не могло быть, поскольку не было того, чего следовало бояться.

Уже не помня себя, обо что-то ударяясь и что-то роняя он торопливо прошел в зал.

Там все было по-прежнему. Сквозь большие окна глазам открывалось свободное пространство перед кафе, обрамленное по сторонам густыми зарослями деревьев и кустарников. Где-то заросли вклинивались в это пространство сильнее, где-то наоборот – отсутствовали и там начинались какие-то парковые просеки и просеки, почти тут же упиравшиеся в другие такие же свободные пространства. Картина была безжизненна и ничто не нарушало ее, она была залита ровным лунным светом. Вдруг Не-Маркетинг разом представил все: фильм ужасов – море, яхта, ночь, кукла, мадам С., бред подростка, тропа мертвых. Воображение играло лишь секунду... Он лишь на секунду позволил своему воображению... С одной из дальних просек, из-за деревьев в свободное пространство и как бы мимо кафе медленно выкатывалась совершенно черная карета, не запряженная никакими лошадьми и никем не влекомая. Слабый свет проникал в ее окна и видно было, что внутри неподвижно и прямо сидит женщина, одетая в черный балахон с большим, едва открывавшим часть лица, капюшоном на голове... Он узнал ее заострившийся крючковатый нос и злой напряженный взгляд, которым она смотрела перед собой.

И одновременно где-то у него за спиной раздался жалобный, недоумевающий голос:

– Коленька, что же это такое?! Почему же я умерла?!

Он обернулся – во мраке ничего не было видно. Но что-то было там ...

Он узнал, узнал этот голос! Покойная мамаша, та самая, что не давала ему видеться с отцом!

Дикий крик вырвался из его груди и он кинулся прочь... Бегства своего он не помнил, помнил лишь удивление от того, сколько невероятных сил вдруг взялось в нем и то, что ему казалось, что он слышит, как ветер рассекаемого им воздуха действительно свистит в ушах. А еще он слышал какой-то странный звук, словно поскрипывали за спиной бешено вертевшиеся деревянные колеса и чувствовался взгляд, буравивший его спину...

Уже через несколько часов, после всего, он мог поклясться, что и в ту секунду прекрасно осознавал, что ничего нет, что это галлюцинация... В том состоянии и в той темноте он мог принять за эту карету что угодно: от зашевелившихся под действием ветра невысоких деревьев до каких-нибудь рисунков на стекле кафе, сквозь которое он смотрел наружу... Да и голос мог быть не голос, а вой ветра и шум деревьев. Но пружина страха и паники, которую он с таким чудовищным усилием до этого так упорно удерживал, неожиданно и позорно распрямилась и сдержать ее было невозможно...