Станислав Олефир - Колымская повесть

— Пусть себе бежит, — успокоил меня Абрам. — Ты его так напугал, что он до самых сопок не оглянется. Пошли к Элиту, нужно узнать, что он там делает?

— А олени?

— Нормально. Побегают и лягут. Утром обрежем следы и всех соберем. Главное, как будто ни одного не схватил. Хотя, утром парочка растоптанных найдется. Ну и крепко же ты на него орал! Он теперь тебя всегда бояться будет.

Немного отдохнув, мы еще раз прошлись по следу стада, приглядываясь, не валяется ли где задавленный медведем олень, и лишь потом отправились к костру, который горел в самом конце поляны.

— Элит чай готовит, — сказал Абрам. — Нужно идти тихо. Олени сейчас крепко напуганные, могут снова побежать, если вести себя нагло.

Элит встретил нас на удивление спокойно. Он стоял в стороне от костра и смотрел через бинокль куда-то в темноту.

— Что случилось? — поинтересовался он, не отрываясь от бинокля. — Олени бегали?

— Медведь гонял, — ответил Толик. — От самого озера бежал. Голодный, наверное.

— Да-а. Они сейчас голодные, — поддержал его Элит. — Садитесь ужинать. Давно смотрю, думаю, что это не идут?

Мы ели вареную оленину, истекающие жиром копченые брюшки осенней кеты, пили чай. Говорили об оленях, пролетающих над головами гусиных стаях, предстоящем матче между Карповым и Каспаровым, о медведе же не вспомнили и еденным словом. Лишь потом, устраивая для меня постель из лиственничных веток, Абрам спросил:

— А правда, в журнале написано, что если нападет медведь, нужно сначала бросать ему рукавицу, потом шапку, потом куртку, и так до тех пор, пока не добежишь до дерева. А если дерева нет. и совсем голый — бросать нечего, тогда ложись на землю и делай вид, что совсем мертвый. Я сам читал, медведь такого человека никогда не тронет.

Все это Абрам говорил с полным уважением к автору наставления по спасению от медведей, словно и не он только что гонялся за медведем с одним топором лишь потому, что тот может разогнать его оленей и их потом «не соберешь и за неделю».

Меня же занимало совсем иное. У одного из моих любимых писателей есть рассказ о том, как владельцы оленьего стада расправились с угнавшими у них оленей разбойниками. Обворованные пастухи подкрались к стаду и завыли, подражая волкам. Олени в панике бросились убегать и насмерть растоптали всех разбойников. Теперь я хорошо знаю, что это неправда. Ведь только что на меня среди темной ночи налетело больше трех тысяч оленей, в смертном страхе убегающих от медведя, и ни один не коснулся меня ни копытом, ни рогом, ни даже шерстинкой. Значит, все написанное в этом рассказе вымысел, и я должен возмутиться таким обманом, у меня же уважение к этому писателю не уменьшилось и на йоту.

Бригадир Коля самый тихий в нашем стойбище. За день из него не вытянуть и десяти слов. Мы с дедом Кямиевчей, Толиком и Абрамом играем в карты, вспоминаем всякие истории, подначиваем друг дружку, а он сидит, уставившись в читанный перечитанный журнал, или вяжет уздечки, которых у него уже, наверное, по три на каждого упряжного оленя, и ни звука.

Зато Коля добрее всех. Стоило мне признаться, что минувшей ночью продрог, как он притащил свой спальный мешок — кукуль, сам же укрывается кухлянкой и кое-как выделанной оленьей шкурой.

И еще, Коля очень аккуратный. Даже, отправляясь к оленям, он тщательно, причесывается перед зеркалом, а, разувшись после дежурства, битый час ощупывает торбаса, проверяя, не прохудилась ли подошва, нет ли щелочки в шитых оленьими жилами голенищах?

Обнаружив требующее ремонта место, тут же достает иголку, частыми стежками зашивает обувь, затем долго любуется своей работой. Даже на свою собаку — оленегонку он смотрит долгим изучающим взглядом, словно прикидывает, все ли у нее в порядке, не нужно ли где починить?

Недавно я узнал, что Коля окончил институт, и должен был работать зоотехником, но в нашем совхозе эту должность занял приехавший с Кубани Пилипчук, не видевший до этого оленей в глаза. Пришлось Коле устраиваться в интернат, преподавать уроки оленеводства, и еще работать воспитателем. Не знаю, какой из него получился преподаватель, а о его воспитательской деятельности знает все стойбище. Когда Коля дежурил по интернату, дети опаздывали на уроки, потому что ему было жалко их будить. В спальнях и столовой они ходили на головах и орали так, что их крики было слышно в стоящей неподалеку конторе совхоза. Из всех находящихся в интернате молчал один Коля.