Станислав Олефир - Колымская повесть

Теперь мы всех оленей несколько раз перемешали. У каждого соседи совсем новые стали. Как жить? Кого бояться? Олень, когда голову в копанку спрячет и там кушает, ничего не видит, только ушами слышит, и все по соседям хорошо понимает. А если все соседи другие, как ты их понимать будешь?

Раньше оленей никогда не считали, чтобы им нервы не испортить. Каждый пастух и так всех оленей в лицо знал. У одного рог на глаз загнут, у второго сломан, у третьего пятно на боку, четвертый ногу вот так тянет, пятый фыркает. Там, где пестрый олень, всегда ходит однорогий, и еще белоспинный, который с ушами вот так. Идешь по стаду и смотришь. Все олени дома, зачем считать? А какого посчитаешь, он нервничать будет, болеть будет. Случается, от такой жизни у важенок мертвые телята рождаются. Сколько раз так было. Поэтому, раньше у нас никого не считали — грех!

Элит закурил, внимательно, словно на того же оленя, посмотрел на меня и с недовольным видом отвернулся. Господи! А ведь и у нас на Украине тоже так считали. Когда мне было около пяти лет, взрослые мальчишки взяли с собой на рыбалку. Рыбу ловили сплетенной из ивняка корзиной. Двое держат эту снасть, а двое выпугивают из осоки затаившихся щурят и красноперок. Ни держать корзину, ни пугать рыбу я, понятно, не умел, мне и доверили ведро с уловом. Я бегал с этим ведром вдоль берега, с замиранием сердца наблюдал, как мальчишки вытаскивали корзину из воды, радовался каждой попавшейся в нашу снасть рыбешке. Помню, напуганный щуренок выпрыгнул из воды и плюхнулся на берег. Я упал на него животом и поймал…

Все было бы хорошо и, наверное, мальчишки зауважали меня и приняли в свою компанию, если бы я вдруг не вздумал пересчитать рыбу. Не успели дойти до плеса, где надеялись вытащить самый богатый улов, а я возьми и пересчитай, да еще и объяви об этом во весь голос. Рыбалка была безнадежно испорчена, мальчишки дружно заявили, что теперь им не поймать и единой рыбы, отобрали ведро и, наградив меня подзатыльником, прогнали домой.

Самое обидное, что они и вправду больше ничего не поймали, и я долго опасался попадаться им на глаза — обещали прибить.

Потом я хорошо усвоил, что нельзя пересчитывать не только пойманную рыбу, но собранные на колхозном поле колоски пшеницы или ячменя, кукурузные початки, головки подсолнечника. А уж о том, чтобы подсчитывать грибы до возвращения домой, не может быть и речи. Если кто прежде времени посчитает — может брать корзину и отправляться домой. Все равно больше ничего не найти.

И не только мы — дети, но и взрослые предпочитали не связываться со счетом. В нашем селе никогда не говорили, мол, набрали с огорода столько-то ведер картошки, как это делают сейчас. Тогда просто сообщалось: «В этом году картошки засыпали до нижнего щабля, а в прошлом и прикладок не закрыли». И всякому ясно, что урожай в этом году, слава Богу, задался. Хватит и есть, и на посадку, и продать на базаре.

Не любили у нас тех, кто восклицает под руку на вытаскиваемую из воды рыбу, отысканный гриб и даже сорванный с грядки огурец. Лишь только кто-нибудь завистливо ахнет, рыбина сразу же сорвется, гриб окажется червивым, а огурец горьким. К тому же, рыба может вообще перестать ловиться, а грибы и огурцы родить.

Конечно, сегодня многие из этих примет кажутся наивными, ничего не значащими, но, я больше чем уверен, и на Колыме, и на Украине они появились не зря. Только когда и почему — уже не помнит никто.

У нас в стойбище к собакам относятся с большим уважением. Баба. Мамма, прежде чем готовить завтрак мне и деду Кямиевче, варит еду собакам. К тому же собак никогда не бьют. Поругать или пригрозить еще можно, но ударить — ни в коем случае! Тебя и же и пожалеют. Мол, до чего докатился — на собак бросается!

Собаки в стойбище очень воспитаны. Я сам видел, как они собрали и съели пропитанный кровью снег под вешалами для мяса, самого мяса не тронули ни крошки, хотя оно висело очень низко и собакам приходилось нагибаться, чтобы не коснуться его спиной.

Больше всего в стойбище уважают Остычана — того пса, с которым я сражался за место у печки. Он очень умный, может не только принести дров от поленницы или чайник воды из ручья, а даже сообщить бабе Мамме, кто из пастухов возвращается от стада.

Вчера вечером мы сидели в яранге. Рядом с нами был Остычан. Только что я провел с ним опыт. Остычан таскает дрова в ярангу не задаром, а только за сахар. За каждый кусочек по одному полену. Я дал ему три кусочка, он принес три полена. Тогда я расколол кусок сахара пополам и положил перед Остычаном. Он сразу заметил подвох и даже вздохнул от обиды, но два полена все равно принес.