Мария Метлицкая - Главные роли

– Я у вас тут душой отдыхаю, днем посплю часок в тишине, чайку попью.

Но деньги потом все же стала брать, да и подарки тоже – что, впрочем, вполне естественно. Теперь Катя отстаивала шестичасовые очереди в универмаге «Москва» и стала обладательницей финского стеганого пальто, австрийских сапог на каблуке и югославского костюма из ангорки. Правда, это помогало мало – несмотря на модные и вполне солидные тряпки, Катя оставалась все-таки приезжей. Воистину девушка может уехать из деревни, а вот деревня из девушки... К тому же в свои двадцать с небольшим она была уже вполне тетка – на вид ей можно было дать и тридцать, и сорок.

Само собой получилось, что чаще и чаще она оставалась у нас ночевать. Спала она в бабушкиной комнате – и это было всем очень удобно. Вставала позже нас, когда мы, уже выпив кофе, прихорашивались в прихожей, готовые к бурному дню. Старалась не попадаться на глаза, не мешаться под ногами. И со временем абсолютно мимикрировала под нашу жизнь.

Первой замуж выскочила сестра – все как положено, по праву старшей. Муж ее был студентом консерватории из очень интеллигентной, зажиточной и известной азербайджанской семьи. Его родители – а власть их была очень сильна – настояли на переезде молодых в Баку. Сестра долго сопротивлялась, но все же перевелась в бакинский вуз и подхватилась за мужем. Был он записной восточный красавец – высокий, черноглазый, с маленькими жесткими усиками и прекрасными тонкими руками музыканта. Семья мужа приняла сестру настороженно, и все очень переживали, что старший (и главный!) сын женился на иноверке. Но в запасе были еще два сына и дочь – в общем, смирились. Свадьбу гуляли три дня, как положено, шумную и роскошную, со всеми атрибутами Кавказа. На свадьбу мы с отцом приехали вдвоем – мать осталась с бабушкой, у Кати были какие-то экзамены. Из Баку мы уезжали с неподъемными баулами – вино, фрукты, цветы. Все, чем одарила нас щедрая восточная родня. Дома без сестры было невыносимо грустно и одиноко. Сестры не было, зато теперь в доме была Катя. Теперь уже она жила у нас постоянно, потихоньку перевезя из общежития свой нехитрый скарб. В родном доме я тоже долго не задержалась – через полтора года вслед за сестрой ушла «в замуж», как говорила Катя. Правда, это все было не совсем так – любимый мой был женат и имел двоих детей, но с женой не жил, оставив ей свою квартиру, а жил в полуподвале мастерской на Кировской. Он был скульптор. В эту мастерскую перебралась и я. Быт наш был скуден и убог – маленькая, плохо отапливаемая мастерская без горячей воды, я студентка, да и его заработки были невелики и к тому же от случая к случаю. Мы бедствовали, но, как водится, в молодости это не воспринимается трагически. К тому же мы были страстно друг в друга влюблены и потому абсолютно счастливы. Тогда, в тот год, умерла бабушка, и на похороны приехала моя глубоко беременная сестра. Ночами мы разговаривали с ней бесконечно, и она призналась, что стала абсолютно покорной мусульманской женой – обеды, уборки, бесконечные родственники, преимущественно мужского пола, где она постоянно подает, убирает и опять подает. Она тихо, чтобы не узнали родители, плакала и говорила о том, как ей ох как несладко. Хотя в бытовом плане проблем не было никаких – прекрасная квартира, машина, деньги. Говорила она, что очень любит мужа, но все-таки она попала в чужой мир, где многое ей непонятно и чуждо, но менять свою жизнь она не может и скорее всего не хочет.

А я говорила ей о своей любви, о дырявых сапогах, штопаных колготках, пустой жареной картошке на ужин, о том, что мой любимый и не думает разводиться и что я не нашла общего языка с его детьми. И еще тоже о том, что свою жизнь я не променяю ни на какую другую. Мы долго молча сидели обнявшись и обе горько плакали. И еще мы поняли, что наша юность и беззаботность безвозвратно ушли. И что мы стали уже совсем взрослыми женщинами, каждая со своей непростой судьбой.

На похоронах и поминках уже вовсю хозяйничала Катя, тихо и четко давая всем распоряжения – работягам на кладбище, соседкам, накрывающим поминальный стол и пекущим традиционные блины, в общем, было ясно, что она здесь вполне хозяйка. Теперь она жила в нашей бывшей с сестрой комнате, и было странно видеть там ее вещи – кружевные, вязанные крючком салфетки, горшки с фиалками, кулинарные книги, портреты артистов на стене. Словом, ее порядок и ее представление об уюте.

– Зажилась она тут у вас, мам, – жестко сказала сестра.