Гилберт Адэр - Ключ от башни

Однако в тот момент, когда я уже собрался нажать на газ, произошло нечто немыслимое. Неизвестно откуда взявшись, со внезапностью, которая заставила меня ударить по тормозам, перед машиной возник молодой парень. И какой парень! Первое, что я заметил сквозь не такое уж кристально чистое ветровое стекло, была его прическа. Волосы выстрижены в могиканском стиле, а каждый вертикальный вихор густо напомажен и закручен в тончайшее острие. К тому же вихры были многоцветными с переходами от кирпично-красного к розоватости чайной розы и к нежной зелености. Самым же странным было, что его голова выглядела бритой, будто вертикальные вихры просто наклеили на скальп или же искусственно в него вживили. Если не считать надбровных дуг, которые нависали над его глазами, как симметричные выступы обрыва, его лицо казалось не выпуклым, а вогнутым, но нарочно, будто он втягивал его, на манер толстого купальщика, который семенит по пляжу и все время втягивает живот, пока не окунется в океан. Когда он шагнул ближе, я увидел, что в его правом ухе болтается английская булавка, что его черный кожаный костюм весь в бахроме таких же булавок, а шею опоясывает колье из лезвий к безопасным бритвам. Он остановился перед нами, положив руки на бедра.

В полном ошеломлении я опустил стекло в дверце и высунул бы голову наружу, если бы мне не помешал еще один человек, который, возникнув из того же ниоткуда, буквально прислонился к «роллсу». Во всех отношениях он был полной противоположностью своему спутнику. Под тем углом, под которым мне пришлось смотреть на него, он казался очень высоким, однако для столь высокого человека фигура у него была гармоничная. Под расстегнутым черным пальто на нем был голубовато-серый костюм с жилетом и еще галстук с несимметричным черно-белым узором, от которого рябило в глазах. Он заметно облысел, и остатки его кремово-седых волос были взбиты над ушами, создавая впечатление, причем, несомненно, обдуманное, что на нем парик восемнадцатого века. И он улыбался… или, вернее, на губах у него была улыбка, что в конечном счете отнюдь не то же самое.

— Доброе утро, — сказал он чуть ли не учтиво. — Мое имя Риети. Мистер Риети. Не устроиться ли нам поудобнее?

Мы с Беа вытаращили глаза друг на друга.

Риети всунул голову в окно так близко от меня, что я ощущал запах его дыхания.

— Не тревожьтесь, мадам Шере. Мы не бросим вас в одиночестве. Мы намерены подвезти вас обоих.

— Подвезти? — повторила Беа.

— Да-да, подвезти. У меня ведь такое впечатление, что мы едем туда же, куда и вы. Куда именно, признаюсь, я пока не знаю, но надеюсь узнать в пути. Так не устроиться ли нам поудобнее?

— Послушайте, — начал я, — не знаю, кто…

— Ну разумеется, не знаете. Но узнаете. Боже мой, непременно узнаете. — И он окликнул парня, все еще перегораживавшего дорогу: — Малыш!

Пока тот ковбойской развалочкой направился к машине, Риети, подхихикнув, шепнул нам:

— Я их всех называю Малышами. А ведь хорош, не правда ли? Последняя из могиканских стрижек — в этом он весь, мой Малыш! — И его туловище затряслось от гулкого утробного хохота, казалось, взболтавшего все, что укрывал его жилет.

Теперь Риети и Малыш стояли по сторонам машины. Рвани я вперед в этот момент, вероятно, маневр мне удался бы. Но я был загипнотизирован этой нелепой клоунской парочкой и не шелохнулся, когда Риети открыл дверцу со своей стороны, а Малыш одновременно со своей.

— А теперь, сэр, — сказал мне Риети, — мы поедем с вами, хотите вы того или нет, так что будьте так добры, обойдитесь без показного героизма. Если вы — но осторожно, осторожно, дорогой мой, — переберетесь на заднее сиденье ко мне, Малыш сядет за руль. Мадам Шере, останьтесь на своем месте. Повторяю: пожалуйста, без рукоприкладства. Малыш (это отступление предназначалось только для меня) сломает вам шею легче, чем соломинку. И хотя я не киллер — Боже меня оборони! — однако имею при себе скрипучий, но очень эффективный револьвер, — он похлопал по правому карману пальто, который, бесспорно, заметно топорщился вокруг чего-то твердого, — и буду счастлив пульнуть для начала, скажем, в мизинец либо в тот или иной из этих симпатичных больших пальцев. Ну как, мы все готовы занять свои места?

Я взглянул на Беа. Она торопливо кивнула мне, словно говоря: «Делай, как он говорит».

Оказавшись, когда я вылез из «роллса», на секунду почти щека к щеке с Риети, я использовал безопасность нашего насильственного физического соседства, чтобы хорошенько его разглядеть. Его складчатое лицо отнюдь нельзя было назвать бесцветным. В нем сквозила подлинная, пусть и мясистая сила, подлинная личность. Такого типа лицо можно увидеть в галерее портретов окаменелых светил нашего столетия, столпов гуманизма. Шоу, Манн, Уэллс, Ортега-и-Гассет, Сибелиус со злоехидной добавкой Алистера Кроули — вот-вот, больше всего Риети походил на незаконнорожденного, противоестественного отпрыска Сибелиуса и Кроули.