Айрис Мердок - Генри и Катон

И он даже сейчас действительно довольно красив, часто утешал он себя, глядясь в зеркало. Ниспадающие седые волосы, поблескивающие голубые глаза и почти не тронутое морщинами лицо придавали ему вид какого-то безумного мудреца, и он сходил за большую умницу, когда изображал из себя чудака, смеша молодежь. Вот только жаль, зубы вставные, но если осторожней улыбаться, это не так заметно. Он жил разговорами, любопытством, выпивкой и несчастьями своих друзей. Только жизнь теперь стала более одинокой, и с трудом верилось, что он достиг столь малого, а ему уже шестьдесят шесть.

— Интересно, он останется? — сказала Герда.

— Не думаю.

— Ты не думаешь.

— Откуда мне знать, что он собирается делать?

— Останется в Англии? Останется здесь?

— Не думаю, что он остановится здесь, тут скука смертная. Я имею в виду…

— Может, он захочет что-то изменить?

— Не захочет, да и к чему? Узнает у Мерримена, сколько денег в банке, и удерет обратно в Америку.

— Не надо было продавать «Луговой дуб».

— Ну, Сэнди позарез хотелось ту лодку…

— Беллами говорит, что Джон Форбс собирается строиться в том месте.

— Вряд ли Генри даже вспомнит о «Луговом дубе».

— Может, он будет жить в Лондоне?

— Дорогая, он чужой нам, мы не можем знать, что он будет делать, он, возможно, и сам еще не знает.

— Мне он не чужой, он мой сын.

Люций молчал, посасывая вставную челюсть.

— Почему не скажешь что-нибудь? Не хочу, чтобы ты так нервничал.

— Ну конечно, он твой сын. Мы должны быть очень добры к нему.

— Зачем ты это говоришь?

— Ох, не знаю, я имею в виду, возвращаться сюда после столь долгого отсутствия…

— Ты подразумеваешь что-то определенное?

— Нет-нет.

— Намекаешь, что я была сурова к нему?

— Нет!

— Или несправедлива?

— Нет! Герда, не надо вечно воображать, что я на что-то намекаю.

— Почему?

— Я хочу сказать, что ты думаешь, он приедет с планом действий. Не жди этого. План надо будет составить нам самим. Тебе. Генри в жизни не мог принять решения. Он приедет таким же, каким был всегда: робким, нескладным, добрым, бестолковым молодым человеком.

— Он не так уже молод. И он был не очень-то добр с тобой в Нью-Йорке.

— Он ревновал.

— Ох, не болтай чепухи! Мне надо было съездить в Сперритон. Теперь я это понимаю. Следовало посмотреть, как он живет.

— Он этого не хотел.

— Ты настоял, чтобы я не ездила.

— Ничего подобного! Я никогда ни на чем не настаивал!

— Он не хотел, чтобы я приезжала. Как знать, может, он жил с женщиной. А теперь объявит, что женат.

— Это возможно.

— От тебя не слишком-то много пользы. Лучше иди спать.

— Да, я немного устал.

— У тебя глаза косят. Это все виски. Еще глотнуть не хочешь? Ты знаешь, сколько теперь стоит виски.

— Я не собирался пить еще.

— Не представляю, как я проживу эту неделю до его приезда.

— Проживешь. Только прекрати мучить себя предположениями; неудивительно, что у меня глаза разъехались.

— Какую спальню мы ему отведем?

— Его собственную, разумеется.

— Она такая маленькая.

— Если ему в ней не понравится, он сможет выбрать другую. В конце концов, он теперь здесь хозяин!

— Помещу-ка я его в комнату, где обои с цветущей вишней. Радиатор там еще работает. А комната в старом крыле не отапливается. А, Рода, спасибо, дорогая…

Рода, горничная с птичьей головкой, вошла неслышным шагом и не постучавшись, как делала обычно, когда вносила масляные лампы в те времена, когда в Холле еще не было электричества. Она двигалась по комнате в своем невзрачном форменном платье и, высоко поднимая руки в перчатках, проверяла, хорошо ли заперты окна, — ее ежевечерняя обязанность. Был ли кто в комнате, или никого не было, она всегда являлась в положенный час и никогда не стучалась.

— Рода, думаю, мы отведем мистеру Генри вишневую комнату.

— Вы же знаете, он приедет только через неделю, — ответила Рода.

— Хорошо, приготовь для мистера Генри эту комнату и проверь, как работает радиатор. Покойной ночи!

Дверь за горничной закрылась.

— Что она сказала? — спросил Люций.

Роду, с ее дефектом речи, понимала только Герда.

— Она говорит, что уже постелила Генри в его старой комнате.

Люций воспользовался тем, что речь зашла о постели, и встал.

— Пожалуй, пойду лягу, дорогая, совсем без сил.

— Может, мне стоит?..

— Ох, да успокойся. Все ерунда, всякие мелочи — ерунда. Когда Генри приедет, ему понадобится только одно.

— Что?

— Твоя любовь.