Айрис Мердок - Генри и Катон

— Можете сесть?

Возможность приподняться и сесть рисовалась далекой перспективой.

— Не знаю.

Он посмотрел на лицо Джо, на блестящие шестиугольные очки, выглядевшие здесь как глаза какого-нибудь научно-фантастического инопланетянина, на его лоснящиеся, тщательно причесанные светлые волосы, на выразительные (но не понять, что выражавшие), слегка улыбавшиеся губы. Катон попытался вспомнить, что с ним произошло.

Он вернулся в Лондон, проведя два дня в Пеннвуде, просто потому, что должен был еще раз увидеть Джо. У него не было ни особой цели, ни плана, кроме желания еще раз побыть с парнем. Он говорил себе, что слишком рано отчаялся. Он утешал себя, говоря о «помощи» Джо, о том, что в конце концов увезет его, о том, как все устроится так или иначе. Он понимал, что это лишь слова. Они могли действительно оказаться правдой; но даже это было неважно, несерьезно по сравнению с простой потребностью снова увидеть Джо: потребностью единственной и метафизической в своей ужасности. Если он не увидит Красавчика Джо, стены его бытия рухнут; и, чтобы спастись самому, спасти мир, он должен найти Джо. Он купил свечи. Это он хорошо помнил, и каким символическим это ему тогда казалось. Он отправился в Миссию, поставил свечи в окне, зажег их и до ночи ждал, что Красавчик Джо появится. И тот возник из тьмы, как чудесная ночная бабочка. Катон вспомнил, что, услышав тихие шаги на лестнице, пережил мгновение самого невероятного счастья в жизни, мгновение беспредельной радости, которое, как волшебный бриллиант, стоило всех потерь, могло бы искупить все.

Что было дальше, помнилось смутно. Они что-то ели или пили, и Катон почувствовал себя очень странно, перед глазами все плыло. Помнится, он смотрел на Джо и видел его лицо, сияющее неземной красотой, словно Джо был молодым святым, представшим в славе своей, или добрым волшебником, неким бессмертным существом, ходящим по миру в облике прекрасного юноши и совершающим благие деяния. Потом они вместе гуляли, и это было восхитительно, и ночное розово-коричневое небо блистало над Лондоном и было усеяно легкими розовыми облачками, отбрасывавшими свет на землю. Они зашли, кажется, довольно далеко; потом было какое-то темное место и ступени, и Катон упал. Ему смутно припомнился коридор, внезапный мрак и дверь, которую он не мог открыть. А еще голоса, кажется, он слышал голоса, отдаленные, говорящие на чужом языке, только слов было не разобрать. Позже появилось что-то еще. Свеча, две свечи, чьи языки неподвижно пылали, как некое небесное светящееся масло. И он писал письмо. Писать было трудно, слова не шли, но в конце все получилось ясно и легко, важно терпение.

Катон смотрел на ладонь Джо, превратившуюся в сияющий цветок, плоть прозрачная и яркая, яркая, как ночные облака над святым Лондоном.

— Итак, Джо, — сказал Катон, — мы снова встретились в конце концов.

— Да, отец. Я знал, что это случится.

— И я знал, — Катон подумал. Сказал: — Я упал.

— Да, отец, вы упали и повредили ногу. Как она сейчас?

Катон ощущал какую-то далекую боль, которую сознавал, только не понимал, что это такое.

— Болит немного. Я не сломал ее, нет?

— Нет-нет, отец, простой ушиб.

— Люди разговаривали, помню, не по-английски. На каком языке они говорили?

— Не важно, отец.

— Джо, ты угрожал мне ножом?

— Нож был, отец. Но я вам не угрожал.

— Значит, был нож.

Это важно. Когда-то был револьвер, только он выбросил его в реку.

— Я писал письмо, — сказал Катон.

Он попытался приподняться. Он лежал на низкой раскладушке, придвинутой к стене в углу комнаты. Кровать заскрипела и зашаталась. Под головой у него была подушка, сверху наброшено серое одеяло. Он был в рубашке и брюках, ноги босы.

— Подождите, отец, я поправлю подушку.

Катон сел в неудобной позе, ноги вытянуты, потом начал валиться обратно.

— Я писал письмо Генри Маршалсону, прося заплатить за меня выкуп.

— Верно, отец.

— О господи! — Катон полежал секунду, потом сказал: — Помоги. Мне нужно встать.

Он оперся о скрипучую кровать локтями, потом ладонями. Двинул ногами, согнул колени. Боль в ноге усилилась и тут же вспышка боли в голове, как удар наотмашь. Он опустил ноги на пол, сел на краю кровати, обхватив руками голову.

Джо отнял ладонь от фонаря и направил луч в пол.

— Не шевелитесь, я зажгу свечу.

Катон глядел на свои босые ноги. Потом поднял штанину и обследовал огромный синяк. Потрогал пальцем кость. Кажется, цела.

В другом конце комнаты чиркнула спичка, затеплилось и разгорелось пламя свечи. Заколыхалось, опустилось вниз. Джо поставил свечу под стол, так что остался лишь световой круг на полу. Стены тонули в темноте. Катон, глядя поверх стола, различил две закрытые двери. Пол был покрыт толстым, приличным на вид красным линолеумом.