Дэниел Мейсон - Настройщик

На следующее утро Эдгар проснулся рано, но снаружи уже все дышало жаром. Он оделся и по длинному коридору вышел на палубу. Солнце едва лишь показалось из-за восточных холмов, но его лучи уже обжигали. Едва виднелись на горизонте берега. Ближе к корме он заметил человека в белой одежде, стоящего у поручней.

У Эдгара была привычка совершать такой моцион каждое утро, обходя судно по кругу, пока жара не становилась нестерпимой. Во время одной из таких прогулок он и увидел впервые этого человека, в тот момент разворачивающего свой молитвенный коврик. С тех пор они часто встречались, но человек в белом ни разу не заговорил с ним.

Но в это теплое утро, совершая свою привычную прогулку, идя по направлению к тому месту, где стояла знакомая фигура, он неожиданно почувствовал слабость в коленях. «Я боюсь», — подумал он, но тут же принялся убеждать себя, что это утро ничем не отличается от предыдущего, хотя уже знал, что это не так. Серьезность, с которой капитан говорил о странном человеке, была слишком несвойственной для жизнерадостного моряка. На какое-то мгновение Эдгару показалось, что он сам выдумал вчерашний разговор, что на самом деле капитан простился с ним в столовой и Эдгар поднялся на палубу в одиночестве. «Или, — подумал он, сделав еще несколько шагов по направлению к Человеку одной истории, — капитан знал, что они должны познакомиться — новый путешественник и этот рассказчик. Возможно, именно таковы непреложные законы, которые не дано обойти никому».

Он обнаружил, что уже стоит рядом со стариком.

— Прекрасное утро, сэр, — проговорил он.

Старик кивнул. У него было смуглое лицо и борода под цвет его одежды. Эдгар не знал, что говорить дальше, но заставил себя остаться на месте. Старик продолжал молчать. Волны бились о нос корабля, но их плеск не был слышен из-за гула паровых машин.

Ты впервые в Красном море, — сказал старик, его голос был глубоким, говорил он с незнакомым акцентом.

– Да, это так, честно говоря, я первый раз уехал за пределы Англии...

Старик прервал его.

– Я должен видеть твои губы, когда ты говоришь, — сказал он. — Я глухой.

Эдгар повернулся к нему.

– Простите, я не знал...

– Твое имя?

– Дрейк... Вот... — Он сунул руку в карман и вытащил одну из визитных карточек, которые заказал специально для поездки:

Эдгар Дрейк

Настройщик фортепиано.

Специализация «Эрард»

Франклин-Мьюз, 14,

Лондон

Старик взял ее морщинистой рукой, вид этой маленькой карточки с затейливо выписанными буквами неожиданно привел его в смущение. Но когда он поднял глаза, Эдгар увидел в них заинтересованность, граничащую с удивлением.

– Английский настройщик. Человек, который должен понимать звуки. Хочешь услышать историю, мистер Эдгар Дрейк? Историю глухого старика?

– Тридцать лет назад, когда я был значительно моложе и еще не был изуродован болезнями старости, я служил палубным матросом, проходя этот самый маршрут, от Суэца до Баб-эль-Мандебского пролива. В отличие от теперешних пароходов, которые бороздят море напрямик, без остановок, мы плавали под парусами и пересекали море, двигаясь от одного берега к другому и бросая якорь в многочисленных маленьких портах и на африканском, и на аравийском берегу, в городках с названиями вроде Фариз или Гомейна, Тектозу или Уивинив. Многие из них уже поглотили пески. Там мы торговали с кочевниками, которые продавали ковры и горшки, найденные в покинутых городах пустыни. Однажды наше судно попало в шторм. Это была старая посудина, и на ней вообще нельзя было выходить в море. Мы преодолели рифы на парусах, но в корпусе открылась течь, и судно начало наполняться водой. Когда корабль стал окончательно разваливаться, я упал и ударился головой, потеряв сознание.

Когда я очнулся, я лежал на песчаном берегу один, среди обломков судна: за них я, должно быть, и ухватился, на свое счастье. Вначале я не мог пошевелиться и испугался, что меня парализовало, но потом обнаружил, что всего лишь туго обмотан тканью собственной чалмы, которая, видимо, развернулась и обвила мое тело, наподобие детской пеленки или покрова, который обнаруживают при раскопках в египетских песках на мумиях. Потребовалось немало времени, чтобы я окончательно пришел в себя. Я был весь в синяках, когда я пытался вдохнуть, мою грудь пронзала боль. Солнце уже поднялось высоко, мое тело покрылось соляной коркой, горло и язык пересохли и распухли. Бледно-синие волны плескались у моих ног. На куске корабельной обшивки, оказавшейся рядом со мной, можно было различить первые арабские буквы — три первые буквы того, что когда-то было названием судна.