Иван Зорин - Стать себе Богом

Глаза Пикуды сверкнули. «Когда ты обма-анывал — тогда или сейчас?» Он промолчал. «Я бо-оюсь.» — прошептал Пикуда, пристально глядя на него. «Ненавидят любящие, предают преданные: делай, что задумал, и не бойся — ни за меня, ни за себя». И тут, постучав, нас позвали к ужину. Никто не обратил внимания, как Пикуда исчез.

Следователь:

Это он сообщил в милицию?

Матвей Левин, врач:

Да, причём с моего «мобильного», который выкрал. Пикуда был гол, как сокол, но к материальным благам не стремился.

Ты работаешь? — как-то спросил я.

Он нахмурился.

В жизни либо делаешь, что не хо-очешь, и позволяешь себе потом, что хо-очешь, либо не позволяешь себе, что хо-очешь, но и не делаешь, чего не хо-очешь.

Единственное, чего он искал, это Бога, готовый перевернуть мир ради своей находки. Думаю, он был любимейшим из нас. Но Пикуда не мог простить бессилия, он задумал его проверить, оттого и донёс.

Фома Ребрянский, художник:

Признаться, мне всё надоело, я мечтал вернуться к прежней жизни, картинам, выставкам. Я был, как в театре, где разыгрывали евангельские страсти — в современной дурной интерпретации. «История повторяется дважды — как трагедия и как фарс», — крутилось у меня, и я почти равнодушно ждал развязки. Поэтому, когда приехала милиция, не удивился.

Семён Рыбаков, таксист:

Больших грехов я за собой не видел и всё же предпочёл держаться подальше. Остальные пришли и ушли, а мне в этом городе жить.

И ты с ними, Семён? — узнал меня старшина, мой сосед.

Просто подвозил, мало ли компаний.

А кто утром витрины бил?

Откуда мне знать?

Он стоял под яблоней, так что на него не падал лунный свет. И тут к нему приблизился Николай Пикуда.

Иван Лукин, иеромонах:

«Ненавидят любящие, предают преданные». Я вспомнил горящие глаза Пикуды на моей исповеди и понял, что он решил его спровоцировать. Пикуда был уверен, что он легко освободится, оттого и поцеловал. Для него это была игра, а он был вроде Deus ex machina, который выйдет на сцену и всё уладит. Но я подозревал худшее. «Подождите, мы заплатим.» Я хотел пустить шапку по кругу. «Он был один?» — ударил по моей руке старшина. Я растерялся, но тут вперёд выступил Захар Адамов, охранник из супермаркета.

Захар Адамов:

Нет, нет, какой я храбрец! Просто обидно стало — бузили все, а отвечать одному? Меня в армии учили вставать плечом к плечу, да и чем я рисковал — мелкое хулиганство. «Их трое, — думал я, — в случае чего, справимся.» Рядом встал Михаил, трудник из монастыря.

Следователь:

Хотели оказать сопротивление?

Хотел — не хотел, какая разница, сейчас это не важно. Считайте, жаль было стол оставлять, думал, по-хорошему договориться. Но старшина светил ему в лицо фонариком: «Документы?» «Мы за него свидетельствуем.» — встрял я. «Ну, какие у скитальца документы?» — поддержал Михаил.

И тут он сам протянул ладони. Когда щёлкнули наручники, я отступил.

Семён Рыбаков:

Иван Лукин, Матвей Левин, Фома Ребрянский и я провели ночь в отделении, а утром сопровождали его в окружную прокуратуру. Ферапонт Арвилат выглядел заспанным, с торчащим, как у чёрта, клоком волос.

Кто ты?

Человек.

Вижу, не Бог… Дата и место рождения?

Земля, до пришествия времён.

Глаза Арвилата стали задумчивыми:

Призывал к свержению конституционного строя?

Ты говоришь.

Арвилат облегчённо вздохнул.

Денег, конечно, не зарабатываешь?

Зарабатывать деньги и приносить пользу — вещи разные.

Это верно, бывает больше вреда. Я вот отставной военный, а гнию в дыре.

Письмо, которое ты ждёшь, уже отправлено.

Глаза Арвилата сузились.

Ты уверен?

И, не дожидаясь, обратился к старшине:

Я не нахожу на нём вины. Ну, что он натворил? Телевизор разбил? Так я и сам, бывает, экран заплюю. Не знаешь, чего там больше — мерзости или глупости.

Сделав несколько шагов, Арвилат потёр виски.

А от лавочников откупиться всё же придётся. Монастырь средств не выделит? Он же их, по всему видно.

Так нас под стражей вернули в Лавру.

Показания даёт бывший окружной прокурор Фера понт Арвилат (по телефону):

Накануне мне исполнилось пятьдесят, мы крепко выпили, так что я чувствовал себя совершенно разбитым. К тому же я готовился к переводу в Москву и сдавал дела. Но старшина настоял, чтобы я принял задержанного. Не секрет, что в наше время монастыри ломятся от людей, которым нужен не Бог, а психиатр. Все эти несостоявшиеся жёны, истерички-матери, неудавшиеся бизнесмены, спивающиеся художники, смиренницы в платках, кликуши, все шипят, грызутся, осуждают. Любую идею испоганят, из всего сделают моду! И я подумал, что он один из них. Но едва увидев его, определил — мухи не обидит! В его лице было что- то подкупающее, по-детски наивное, и вместе с тем оно светилось мудростью, приходящей с возрастом. Он призывал относиться к жизни, как к величайшему дару, а вы знаете, какие теперь времена — высокое приземляют, осмеивают.