Роберт Шнайдер: Сестра сна

Это — история музыканта Йоханнеса Элиаса Альдера, покончившего с собой в двадцать два года, когда он решил раз и навсегда лишить себя сна.

Воспылав несказанной и потому несчастной любовью к своей кузине Эльзбет, он не позволял себе ни минуты забытья, покуда не постигнет до основания тайну несбыточности своей любви. Вплоть до самой своей страшной кончины он мужественно следовал идее, что время, потраченное на сон, — непозволительное расточительство, а стало быть, грех, за который предстоит расплачиваться в чистилище, так как спящий человек мертв, во всяком случае не живет истинной жизнью. Недаром, полагал он, старинное изречение уподобляет «сон» и «смерть» брату и сестре. Как можно с чистым сердцем утверждать, что ты полюбил женщину на всю жизнь, если любовь эта жива в тебе только днем и столь же коротка, как и мысль о ней? В этом нет правды: спящий не может любить.

Так думал Йоханнес Элиас Альдер, и его поразительный исход был последней данью этой великой любви. Мир этого человека и его несчастливую жизнь мы хотим описать в нашей книге.

В 1912 году, когда Косма Альдер, последний житель горной деревушки Эшберг, что в среднем Форарльберге [1] Земля на северо-западе Австрии. , погибал от голода в своей запустелой усадьбе, а старики из соседнего Гецберга даже и не подозревали, что там, наверху, еще обитает живая душа, природа окончательно вознамерилась стереть здесь всякое напоминание о человеческом присутствии. Можно было подумать, что она почтительно выжидает, когда последнего ее покорителя настигнет припозднившаяся смерть, чтобы потом со всей мощью и беспощадностью навалиться на заброшенный хутор. Все, что на протяжении столетий было отобрано у природы человеком, она в конце концов вернула себе. Она завладела проселком и тропинками к усадьбам, заглушив их колючим кустарником, стерла с лица земли обгорелые останки строений, опушила мхом камни фундаментов. После смерти упрямого старика все пестрее и задорнее становилось ее зеленое буйство на крутых горных угодьях, где когда-то шло под топор всякое молодое деревце.

И ясень, любимое ее дитя, снова заполонил все вокруг и дал мощную поросль.

После Третьего пожара за одно-единственное столетие — ночное зарево переполошило тогда даже жителей Аппенцелля [2] Один из швейцарских кантонов. — Лампартеры и Альдеры, последние из оставшихся в Эшберге родов, поняли, что Господь не желает, чтобы здесь обитали люди. В ночь Третьего пожара, на 5 сентября 1892 г ода, в своих кроватях сгорело двенадцать человек, а в хлевах — сорок восемь голов скота. Весь предшествующий день балки перекрытий продувал адский суховей, он гнул деревья и трещал сучьями в лесу, и потом кто-то божился, что грядущую беду возвестил тысячеголосый хохот. В ночь Третьего пожара никто из жителей не осмеливался зажечь ни очага, ни даже свечи для молитвы. Каждый знал, даже дети — из суровых назиданий взрослых и по внезапно стекленевшим глазам стариков, — какие беды может натворить огонь в пору разгула суховея. Один из Лампартеров, переживший Второй пожар и смутно припоминавший Первый, бродил в ту ночь от двора к двору, препятствуя всякому, иногда с применением силы, пользоваться огнем. Он прокрадывался в сараи, комнаты и закутки, осматривал каждый угол, но не обнаружил ни малейшей искры. Он принюхивался к печным трубам, но не почувствовал даже намека на дым. Часа в два успокоенный Лампартер улегся на свой тюфяк и заснул.

Около трех, менее чем через час, вся деревня и окрестный лес сгорели дотла. От церкви св. Вольфганга, вверх по склонам и горбине леса, вплоть до скалистых гребней гнал ветер гудящее пламя.

В ночь Третьего пожара уцелевшие жители с криком искали спасения в мелком русле ручья, разражаясь то диким хохотом, то плачем от гнева и отчаяния; потом они ушли в долину Рейна, где со временем либо принимались попрошайничать, либо батрачили ради куска хлеба, возделывая чужую землю.

Косма Альдер, которого, наряду с двенадцатью сгоревшими, сочли жертвой пожара и по кому в Гецберге уже пропели «Dies irae» [3] «День гнева…» (лат.) — начальная строка средневекового гимна, напоминающего о Страшном Суде. , был единственным, кто остался на пепелище своей усадьбы. Он спал в сыром погребе, так как имел обыкновение разговаривать с похороненной там дочерью.