Юрий Буйда - Третье сердце

– Но мсье! – Мясник опустился на стул. – Боже правый, я-то тут при чем?

– Ты слышала? – Из-за двери не донеслось ни звука. – Крикри!

Мясник закрыл глаза. Губы его шевелились, словно он шептал молитву.

Тео вздохнул.

– Вы верите в Бога, Поль? – вдруг спросил он.

Мясник испуганно кивнул.

– Я верю в Бога, – продолжал Тео. – В одной газете про меня написали, что во мне очнулся Бог. Вы это понимаете? Очнулся Бог… Как это может быть? Будто Он спал во мне, словно нерадивый сторож… Я этого не понимаю. Но мне не по себе. Я не знаю почему, но мне не по себе, Поль. Я не знаю, что со всем этим делать. – Он приложил руку к груди. – Тут. Понимаете? Тут стало что-то не так… Все изменилось, словно у меня там растет еще одно сердце…

– Сердце?

– Оно такое огромное…

– Боже мой, я знаю хорошего врача, – сказал мясник, у которого дрожали губы, – это очень хороший врач, мсье…

Тео покачал головой.

– Выходит, в каждом человеке дремлет Бог. Я этого не понимаю, но сегодня я убил своего лучшего друга, Ивана Яковлевича Домани. В нем тоже жил Бог, как и во мне, и я его любил. И я же его убил. Значит ли это, что я убил Бога? Разве это возможно? Не понимаю… – Он вздохнул. – Все так запутано…

– Боже мой, зачем вы мне это рассказываете? – Мясник заплакал. – Ведь вы меня не убьете, мсье? Мсье! – Он по-бабьи всплеснул руками. – Крикри! Он же меня убьет!

– Поль, не говорите глупостей! – Тео поморщился. – Какая нужда мне вас убивать…

– Так всегда говорят, когда хотят убить. А еще говорят: не бойся, малыш, это не больно… – Мясник всхлипнул. – Я читал в одной книге…

Тео вздохнул.

В этот миг дверь распахнулась, на пороге возникла Крикри с огромным револьвером в руке. Тео и мясник вскочили. Крикри вскинула револьвер, целя в Тео, и, вытаращившись и вся искривившись, словно от омерзения, нажала спусковой крючок. Тео выстрелил наугад, инстинктивно, выстрелы слились в один, пороховым дымом заволокло гостиную.

В наступившей тишине вдруг странно зашипели и начали бить часы.

Тео поднял руки и осмотрел себя, перевел взгляд на Крикри – она замерла на полу в луже крови, халат разошелся, открыв нагое тело, потом обернулся к мяснику – он лежал навзничь. Крикри попала любовнику в левый глаз, а Тео поразил ее в сердце.

– Вот черт. – Тео покачал головой. – Как на войне.

Он сунул револьвер в карман, вошел в соседнюю комнату, включил свет. Вот они, шесть чемоданов, еще не разобраны, стоят в углу рядышком. Ему понадобилось несколько минут, чтобы распотрошить чемоданы, найти кресты и каску. Он взял только кресты и каску.

– Вещи, – пробормотал он, – всего-навсего вещи…

Пороховой дым в гостиной рассеялся.

Тео остановился у стола, не сводя взгляда с мертвой Крикри. Ее тело всегда было таким желанным… Он опустился на колени рядом с Крикри, благоговейно поцеловал ее в лобок, пахнущий лавандой.

С каской под мышкой он вышел из дома мясника. Только свернув за угол, он вдруг вспомнил, что оставил свою шляпу на столе в гостиной, но возвращаться не стал. Нахлобучил на голову адриановскую каску и зашагал домой.

Он проголодался. В кладовке нашелся окорок, сыр и хлеб. Федор Иванович зажег в кухне свечу, налил в глиняную кружку сидра и принялся за еду. Пальто он снимать не стал, а адриановскую каску положил на соседний стул.

Он не держал зла на Крикри. У нее был очень непростой характер, но все же девушка доставила Федору Ивановичу немало сладких минут. Ему было приятно покупать ей красивую одежду и дарить безделушки, а она обожала командовать модистками и гордо восседать рядом с Тео в автомобиле, когда они проезжали по бульвару Мазарини или отправлялись на загородную прогулку. Ей нравились ночные увеселительные заведения, цыганские скрипки, черная икра, блеск золота, жар горностаевого меха и запах мужского пота. В постели она была довольно неуклюжей, сильно воняла и скрипела зубами так, словно рот у нее был полон битого стекла, но любовью занималась беззаветно, до полного самозабвения. Она никогда не раздевалась при зажженной лампе и редко позволяла Тео любоваться ее нагим телом, но он не сердился: у нее было трудное детство…

Федор Иванович жевал мясо, запивая его сладким сидром, и все еще думал о бедняжке Крикри. Нет, он не винил ее в измене. Крикри прожила с ним почти пять лет, стала почти что настоящей дамой и почти привыкла чистить зубы. Когда мадам Танги заводила разговор о семье и детях, взгляд Крикри становился отсутствующим, как будто мечтательным. Однако стоило Тео намекнуть, что неплохо бы завести малыша, как она впадала в ярость, начинала кричать, плакать и обвинять Тео в том, что он ее не любит, раз готов смириться с тем, что ее обезобразят роды и она станет корова коровой.