Лесли Дэниелc - Уборка в доме Набокова

Тут-то он и вошел летящей походкой, сел напротив и плюхнул на стол «Онкведонский светоч». На первой полосе красовался еще один гребец с отменно крепким костяком.

— Кофе? — предложил персонаж из прошлого.

Уж я-то знала, что если он приглашает вас на кофе, то имеется в виду именно кофе, а не кофе с печеньем и не кофе с печеньем и перепих в гостиничном номере наверху.

Он сам принес две чашки от стойки самообслуживания, потому что не хотел ждать лишних полминуты, пока стокилограммовая официантка доплывет до нашего столика. Впрочем, она обернулась и помахала ему:

— Привет, Джон, как дела?

Да, Джон, его действительно так зовут.

Я ради этой встречи подкрасила ресницы и сунула в зеленую замшевую сумочку кусочек шоколада, уворованный из Сэмова набора, подарка на Хэллоуин. Пыталась дышать так, чтобы не почувствовать запаха персонажа из прошлого, Джона. Я знала: если я уловлю его запах, он сможет делать со мной все, что захочет. У Джона легкий, но обворожительный запах.

Он поставил передо мной чашку кофе, пододвинул кувшинчик с молоком.

— Чего тебе надо? — спросила я.

Начало было не слишком любезное, но он его проигнорировал.

Джон пустился в рассказы о том, как ему хорошо живется. Денег на старость у него, похоже, будет пруд пруди: «Субару» собирается приобрести одно из его изобретений. Сэм похудел в талии на два сантиметра. Дарси… тут он слегка сбился, потому что не вспомнил ничего значительного, что можно сказать про Дарси.

Я ждала. Меня посетила глупая мысль: а вдруг он хочет, чтобы я вернулась.

Я ждала дальше. Кофе был жидковат. Я отхлебнула еще.

— А ты как, ничего? — спросил он.

Поди вообрази, что он имеет в виду: хватает ли мне денег? (Нет.) Появились ли у меня друзья? (Нет.) Не сломалась ли моя машина? (Почти.) Детей у меня отобрали, какое уж тут «ничего».

Я почувствовала — как это всегда бывало с Джоном, — что теряю почву под ногами. Он в очередной раз загнал меня в угол и сейчас воспользуется этим, только я пока не знала как. Я почувствовала, как вскипает кровь. Все запахи помещения — засохшие вафли, яичная скорлупа, жидкость для мытья ковров, жир — хлынули мне в нос.

— Мне будет хорошо, когда будет хорошо моим детям, — сказала я и для храбрости отхлебнула мерзкого кофе. — А им плохо. Они скучают по мне. Я нужна им. И меня им никто не заменит. Я должна их видеть, — прошипела я ему прямо в безмятежную физиономию, — не урывками, а долгими, полными неделями.

Он безмолвствовал.

Я продолжала:

— Моим детям нужно мое время. Для остального мира оно не имеет никакой ценности. Но это то, чему я научилась от отца. Я знаю, как именно мой отец делал самые обыкновенные вещи, потому что мы проводили вместе очень много времени.

Я отпихнула чашку.

— Он делал бутерброды из лука и мягкого сыра на черном хлебе.

Кофе расплескался по столу, я попыталась вытереть его негнущейся салфеткой.

— Он чистил нам обувь.

Джон отодвинулся от стола, чтобы кофе не закапал ему брюки.

— Ездил по набережным, чтобы не стоять в пробках.

Газета промокла и физиономия члена университетской гребной команды пошла коричневыми пятнами.

— Пел мне песенки перед сном.

Джон прикрыл колени салфеткой, будто щитом.

— Отдергивал шторы, чтобы посмотреть на луну.

— Барб, это в прошлом. Все это в прошлом. Ты уже не ребенок. — Джон поднял повыше мокрую газету, и официантка предусмотрительно взяла ее прямо из его руки. Потом вытерла стол и налила нам еще кофе.

— У нас нынче слоеные пирожки с сыром, — сообщила она, прежде чем отойти.

— Отец ничего не боялся, даже смерти.

Джон покачал головой:

— Папина дочка.

Мой отец был чужд ненависти — это я сижу тут за полной чашкой скверного кофе и ненавижу Джона. А мой отец попросту отпускал от себя плохое. Я почувствовала, как ненависть вылепилась у меня над головой в огромный шар ярко-зеленого цвета. И я его отпустила, пусть летит к замызганному потолку.

С одной стороны, я мечтала оказаться где угодно, только не в «Горизонте» в городе Онкведо. С другой стороны, я мечтала о слоеном пирожке, чтобы перебить вкус второй чашки поганого кофе. Рядом с Джоном я всегда так себя чувствовала: мне ни за что не дадут того, что я хочу, даже если хочу я всего лишь слоеный пирожок.

— Ну что? — сказала я. — Давай, говори — что.

— Две вещи. — Он глотнул кофе, не прикасаясь манжетами ко все еще сырой столешнице. — Я завел собаку.

Я кивнула. Из-за собаки он не позвал бы меня на кофе, уж это-то ясно. Что-то за этим последует.